Кесарево свечение

Из «Ожога»

Оттепель, март, шестьдесят третий.

Сборище гадов за стенкой Кремля.
Там, где гуляли опричников плети,
Ныне хрущевские речи гремят.
Всех в порошок! Распаляется боров.
Мы вам устроим второй Будапешт!
В хрюканье, в визге заходится свора
Русских избранников, подлых невежд.
Вот мы выходим: четыре Андрея,
Пятеро Васек, бредем из Кремля.
Видим: несется дружина, дурея,
С дикими криками: «Взять ее, бля!»
Сворой загнали беглицу-цыганку.
Грязь по колено. Машины гудят.
Ржут прототипы подонков цековских
С партобилетами на грудях.

*

Сезон 67-го

Мой Крым, плебейские гнездовья!

Шкафы, чуланы — все внаём,
Но по ночам пророчат совы,
Что приближается самум.
Иду от Маши, даль светлеет.
Гора — как Феникс над золой.
Там в складке каменной алеет
Шиповника розарий злой.
Скалы прибрежной дикий камень
Набычился, как царь-бизон.
Вдруг пролетело скрипок пламя,
Как будто выдохнул Бизе.
С утра мещанство варит яйца,
Но возникает смел, усат
В потоке бурных вариаций
Неисправимый Сарасат!

*

Толстой

Витают сонмы произволов

Над поприщем угарных войн.
На бал в поместье Радзивиллов
Плывет блистательный конвой.
Спешит Сперанский обустроить
Гуманнейший абсолютизм.
Плывут полки, за роем рои,
Как будто в бездну мы летим.
Елена выпьет яд кураре,
Шепнет: мон шер, прости, спешу.
Отрезанной ноге Курагин
Промолвит: больше не спляшу.
Василий-князь повяжет галстук
И вдруг поймет: для светских врак
Один лишь дурачок остался
Да новая звезда на фрак.
Терзает пневмония старца,
В бреду он видит строк развал.
Хаджи-Мурат, герой татарский, —
Его последний произвол.

*

«Бродячая собака»

Серебряный поток, обилие луны.

Печаль всегда светла. Уныния агентам
Тут протрубят «О нет!», как в Африке слоны
Трубят, зайдя по грудь в живительный аргентум.
Из всех собак одну облюбовал народ,
Поэт и журналист, комедиантов племя…
Пускай жандарм ворчит: «Уродливый нарост»,
Ведь не ему вздувать сценическое пламя.
Надменный трубадур, сюда явился Блок.
Глаза его пусты. Он думает о Данте.
Пришла пора плясать для карнавальных блох,
Лишь мимолетный жест вы этим блохам дайте.
Гварнери и тампан заплещут в унисон,
Площадку очертит ночного неба калька,
И пушкинским ногтем потрогает висок
Корнет, чья боль в виске — вакхическая Ольга.

*