Кесарево свечение

– Да вы отдаете себе отчет, кто перед вами?! – взревел новоприбывший на великолепном испанском и даже слегка приподнял тяжеленную (очевидно, с начинкой) трость.

– Кто бы вы ни были, сеньор, – ответил на таком же испанском крымчанин-портье, – вам все-таки следовало озаботиться своим устройством заранее.

– Вы что, не понимаете – перед вами Ильич Гватемала! Да-да, вот именно тот самый, чьи книги теперь читает весь мир!

– Циклопический реализм?! – ахнул начитанный портье.

Ильич Гватемала правой оперся на трость, благосклонно помахал всеми перстнями левой: пронто! пронто! Портье прижал руки к груди и помотал головой. При всем восхищении – а он читал все четырнадцать гватемаловских романов и был полностью покорен – он не может найти комнаты для великолепного автора. Их просто нет. Выселить кого-нибудь из россиян мы сейчас не можем: все-таки не те времена. Глядя, как опять начала приподниматься палица Геракла, он сделал условный жест двум дюжим охранникам. Те начали деликатно выдвигаться на позицию за спиной Гватемалы. Портье был в отчаянии: неужели придется бить? Неужели придется вышвыривать за порог такого гиганта литературы? Но что же делать – ведь не бельевую же ему предлагать!

– А почему же нет? – сказал Гватемала, словно услышал мысль. – Бельевая бельевой рознь. Уверен, что ваша мне подойдет. – Не дав никому позаботиться о его портпледе, он с достоинством пронес его в сокровищницу душистого бельмондского белья.

– Чё-то я не врубаюсь, Энтони Мардельевич, – сказал один из охранников умудренному портье. – Ведь Гватемалу-то этого еще в прошлом году в Чикаго федералы однозначно замочили – рази нет?

Портье погрозил ему холеным пальцем:

– Служащие отеля не должны вторгаться в личные обстоятельства клиентов!

Что касается сестер О, то они в полном составе, вместе с котом Онегиным, прибыли и расположились в люксе Ваксино, или, как его продолжали упорно называть в рамках месячника, «писателя земли русской Власа Ваксакова». Кукушкинский быт сочинителя, конечно, сразу изменился. Женщины повсюду развешивали мокрые купальники и разбрасывали московские «толстые журналы», из которых сыпался песок. Кот, ошалевший от перелета из Вирджинии через Нью-Йорк и Москву, скакал по предметам изящной фурнитуры и скандально требовал прогулок в парке, где он уже заметил с балкона своего друга Финнегана с его отменным хвостом.

Повсюду теперь попадались пепельницы, доверху наполненные начатыми и тут же уткнутыми сигаретами. Нередко слышались грубые американские выражения типа fuck’em off или those bloody m.f., перемежаемые, разумеется, и родными экспрессиями того же типа, в примерах которых русский интеллигентный читатель не нуждается. Сестры прибыли в возбужденном и даже агрессивном состоянии. Оказывается, в Москве критик Говновозов со товарищи начали массированную атаку на Стаса Ваксино. Причислили его к «шестидесятникам», понимаете ли! Отождествляют с приспособленцами, межеумками, с кукишами-в-кармане – его, который был кумиром самых первых неформалов, антагонистов совка, молодежи еще 50-х, не говоря уже о легендарной богеме 60-х, 70-х, 80-х и нынешних 90-х! Ты понимаешь, кого они хотят замарать, эти жалкие time-servers, кричали сестры О Стасу Ваксино, как будто речь шла не о нем самом, а о каком-то общем феномене.

Шикарный международный трен «Бельмонда» стал вытесняться привычным курортным бытом какой-нибудь турбазы или литфондовского Дома творчества. Сестры любили устраивать домашние трапезы, приносили в люкс всякую всячину с грязных рынков Революционска: то пучки зелени вкупе с головастиками знаменитых кукушкинских редисок, то подсушенные хвостики змей, то трехступенчатое сало полосатых кабанчиков и, уж конечно, гиперболические бананы с виноградными наростами, к которым надо привыкнуть, чтобы понять, из чего на Олимпе делали нектар и амброзию. «Это все афродизиаки, колоссальные афродизиаки, если их хорошенько прожевывать», – убеждали сестры О нашего сочинителя, как будто у того не было другой задачи, как только накачаться сверхнормативным либидо для посрамления критика Говновозова.