Кесарево свечение

– Я была неординарно одаренным ребенком, особенно в области музыки. Точнее, в вокале. Похоже, что вы не принадлежите к концертной публике, не так ли? В концертном мире я широко известна как одна из ярчайших восходящих звезд, «Сопрано Нового Тысячелетия» – ни больше ни меньше. Специалисты пишут работы о моей уникальной гортани, о мембране, связках и язычке-глотис. Они называют все это безупречным, больше того – чудодейственным вокальным аппаратом!

– Странно, как это могло пройти мимо нас, – пробормотали мы. – Конечно, некоторые проблемы мочеиспускания мешают нам посещать концерты, однако в нашей фонотеке мы поддерживаем довольно существенную коллекцию вокальной виртуозности. Мы также стараемся следить за развитием этой области, читаем периодику и даже некоторые специальные издания. – Внезапно мы поняли, что девушка еле сдерживается, чтобы не разрыдаться.

– Какая досада, – прошептала она. – Я еще не начала петь, а вы уже мне не верите.

– Кэсси, беби, – мы умоляли, – не плачьте, пожалуйста! Кто сказал, что мы вам не верим? Мы просто огорчились, что пропустили что-то важное.

Она вынула платок из нашего нагрудного вельветового кармана и крепко вытерла им свое лицо досуха.

– Самая паршивая часть этой истории состоит в том, что народ не верит моему пению, – произнесла она с некоторым привкусом злобноватой меланхолии.

– Господи, что это значит?! – воскликнули мы. – Вы говорите в аллегорическом смысле?

– Нет, в буквальном. Всякий раз, как я начинаю свое феноменальное пение, публика бывает ошарашена, полностью захвачена, задыхается от восхищения. Однако через пять-десять минут она начинает обмениваться взглядами, а потом и ухмылками. Не успею я достичь зенита в своем апофеозе, как они начинают уходить. Если хотите, я вам продемонстрирую этот феномен прямо сейчас. Хотите, спою?

– Сделайте одолжение, – сказали мы. – Мы уверены, что народ Адамс-Моргана оценит ваше пение по достоинству.

– Я спою «Вокализ» Рахманинова, – предложила она.

– Все, что угодно, только не это! – взмолились мы. – Это не очень хорошо для диабетиков.

– Нет, я спою «Вокализ», – сказала она категорически. – Верьте не верьте, я долго мечтала спеть именно эту пьесу на именно этом углу рассказа.

С первыми же звуками ее пения проповедник и саксофонист прекратили свою деятельность, а прохожие остановились как вкопанные под напором неслыханного обаяния. Сержант Боб Бобро остановил движение, а доктор Казимир Макс поднял руку, призывая свою паству к молчанию. «А-А-А, – пела беби Кассандра и продолжала: – А-А-А». Ее пение очаровывало и обезоруживало, то есть опутывало чарами и отбирало оружие, оно было почти невыносимо. Публика стала обмениваться взглядами. Некоторые ухмылялись, как будто выказывая последнее жалкое сопротивление. Внезапно кто-то встал, с грохотом перевернул столик и с хряканьем отшвырнул свой стул. Это был наш властитель дум в его ветхозаветном одеянии.

Она нас заклинает, как змей, люди добрые! Она нас чарует! Я протестую против чар ея! Мы ведь не рептилии! Мы люди, сторонники психоанализа!

Вокруг был слышен ропот толпы. Сержант Бобро капитулировал и возобновил трафик. Кто-то прошептал в одно из наших ушей:

– Ах, если бы только децибелы очарования остались на этом уровне! Народ бы постепенно привык к ним! Я молюсь, чтобы они не пошли выше! – Это был коммодор Крэнкшоу, бледный и драматичный. Его выцветшие голубые глаза, повидавшие немало морских сражений, не отрывались от поющего отверстия беби Кассандры. – Прошу тебя, дитя, утихомирь свои децибелы очарования!

Однако амплитуда децибелов очарования продолжала нарастать.

Едва этот рассказ сложился в воображении Стаса Ваксино, как в парке послышались частые хлопки выстрелов. Гости встревожились. Одни бросились к балюстраде террасы и устремили взоры в темный, с редкими подсветами скульптур, парк. Другие повернулись в сторону комнат. Там полыхал вечерней программой телевизор. Где стреляют? Кто-то предположил, что в парке происходит дуэль. Кто-то побежал к телевизору и закричал оттуда: сюда! сюда! стреляют в телевизоре!

Хуррафф Хуразу!

По экрану шествовали бойцы Хуразитской освободительной армии. Обвешанные современным оружием, они были в древних масках своих племен. Клыкастые, рогатые, с торчащими волчьими ушами и похотливо извивающимися языками, с зияющими пастями, время от времени изрыгающими огонь, они казались сущими исчадиями ада. Таковыми они и были. Они только что взяли предместье Революционска, линейную станицу Гвардейку, и теперь в ознаменование победы расстреливали жителей без разбора пола и возраста. Не убивали только работников телевидения.