Кесарево свечение

Склонившись к листочку, он шептал: «Пошли мне, Господи, свой Небесный Огонь, попаляющий наши грехи! Позволь мне очиститься покаянием! Прости мне мою суету и нередкое подончество мысли, прелюбодействие словом и делом, помышлением, зреньем и слухом, осязанием и всеми моими чувствами, гордость и небрежение к молитве, маловерие и сомнения, прости и сохрани жизнь моей жене Наталье! Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного…»

И так он прочел весь Цареградский Символ Веры, а потом «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся», и «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных Отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь». Он хотел уже начать чтение молитвы последних Оптинских старцев, но в это время почувствовал себя окруженным чьим-то вниманием. На освещенных луной развалинах то тут, то там сидели молчаливые созерцатели его одинокой мольбы: вороны и мышь, волк и баран, и пара лебедей кружила над ними. В то же время одна из колонн превратилась в неизреченную данность, ближе всего напоминающую столб света. Колебаниями этого света она вступила с ним в диалог.

Человек, ты опасно приблизился к нам; понимаешь ли ты это?

Прости, великий бог, что творю молитву Христу в твоем храме.

Кажется, ты не совсем понимаешь, что говоришь. Мы все были распяты вместе с Христом; это ты понимаешь?

Славка молчал, боясь разрушить мгновение.

Ступай домой, к своей жене, человек, вы не расстанетесь никогда.

Луна закатилась за тучу, померкла неизреченная данность Аполлона, вороны протрубили, волк подвыл, баран проблеял, пискнула мышь, и только чета лебедей не проронила ни звука.

Мальчик развивается удивительно быстро. Уже через месяц приходится ему говорить «Вынь руки из-под одеяла!», и он, удивительный разумник, можно сказать, Марк Мстиславович Горелик-Разумник (по аналогии с известным писателем), немедленно выкладывает свои лапки поверх одеяла и лежит с хитрой улыбкой.

Между тем празднества по случаю рождения наследника «Эр-Гора» продолжаются по всей планете. Султан Брунея для этой цели откупает Соломоновы, или Натановы, острова. «Женщина Двух Столетий» – ей сейчас на вид восемнадцать, на вкус и еще меньше – в центре внимания. Где бы она ни появлялась, тут же на водные глади спускается из поднебесья стая золотистых гусей. Молодежь повсюду танцует под ее новый хит «Праздник с Рокфеллерами».

Вкушаем пряник печатный
Вместе с семьей Рокафеллеров.
Массы, готовьте взрывчатку!
Крутите свои пропеллеры!

А Славка снова, как в прежние годы, полон юмора и легкости. Проводит повсюду конференции по охране атмосферы, по внедрению негрязной энергии, по раскручиванию человечества для перехода на новый уровень и всякий свободный день норовит провести с семьей на острове Родос, чье имя, вы правильно догадались, созвучно со словом «роды».

Однажды – Марку в тот день исполнилось три месяца – ужинали все вместе, всем «Эр-Гором» – чем боги послали, то есть нектаром и амброзией. Солнце садилось за западные холмы. Турция за восточным проливом была видна до последней каменной складочки.

– Мама, можно тебя на минуточку? – послышался голос из детской.

Она впорхнула, вся в легких фисташковых одеяниях.

– Что скажешь, чайлд?

Ребенок сидел в позе роденовского «Мыслителя», но смотрел не вниз, а в окно, наполовину поделенное между морем и небом. Две голладские няни в накрахмаленных рогатых чепцах стояли в углу.

– Отошли их, – попросил Марк (он предпочитал говорить по-русски, хотя, конечно, мог и по-голландски). – Мне нужно сказать тебе несколько слов наедине.

Воздушная мамаша с трудом опустилась в кресло. Сердце потащило отяжелевший от неожиданности поток жизни. Монашки вышли.

– Солнце мое, неужели ты… – неуклюже двигался во рту отяжелевший язык.

– Солнце твое остается с тобой, а я ухожу, – просто и нежно произнес Марк. – Так решено.

– Где? Кем? – только и вымолвила она.

– Кем – я пока не знаю, а где – догадываюсь. – Детской ручонкой, на которой, впрочем, уже проглядывали похожие на отцовские мускулы, он показал на море с белыми гребешками и на небо, где вдруг с приседаниями прогулялась компания холозагоров и олеожаров. Она потянулась к нему, но он отодвинул ее руки и встал в кроватке, маленький бесстрашный Горелик, не познавший родовых мук. – Мама, не бойся! Я уйду от тебя, но не навсегда. Я буду появляться. Иногда ты будешь чувствовать это сразу, иногда post factum.

– Откуда ты знаешь латынь? – неадекватно (о, латынь!) удивилась она.

– Поцелуй меня и не задавай сложных вопросов, – попросил он.

Она поцеловала его и почувствовала острый младенческий запах, смесь свежести и опрелостей, душистого талька и пиписек. При всей остроте мгновения она не удержалась от практической мысли: все-таки даже голландские няни далеки от совершенства.

– А теперь, мама, вернись в кресло, чтобы не упасть в обморок, – предложил младенец.