Кэш

Стены были темно-коричневого цвета, вся отделка и потолок выкрашены в мягкий бежевый цвет. Гигантская Калифорнийская двуспальная кровать стояла на высоком темном (почти черном) деревянном подиуме с соответствующим изголовьем. Были дополнительные подушки для ночных гостей (которых, я была уверена, у него было много), и одеяло было хрустящим белым из хлопка, который заставлял меня хотеть зарыться под ним и никогда не выходить.

— Скинь эти туфли, — сказал Кэш, повернувшись ко мне спиной и заглядывая в шкаф. Тупо, не имея другого выхода, я сбросил туфли. Кэш повернулся и двинулся ко мне, сжимая в руках футболку цвета овсянки. Даже не объяснив, он остановился передо мной и накинул её мне на голову, потянувшись к моим рукам и направляя их в рукава. Я была слишком ошеломлена, чтобы даже подумать о том, чтобы отмахнуться от него, чтобы сделать это самой. Так продолжалось до тех пор, пока его руки не потянули ткань вниз по моему торсу, а пальцы не потянулись к пуговице и молнии.

— Что ты делаешь? — Я наполовину ахнула, наполовину взвизгнула, пытаясь оттолкнуть его руки.

Но они остались на месте, и он поднял на меня глаза. — Детка, давай я тебе помогу, ладно?

Зная, что наклониться, чтобы спустить штаны, было бы не чем иным, как мучением, а наличие кого-то, кто готов помочь мне, избавило бы меня от большой боли и разочарования, ну, это не оставляло мне места для возражений.

Увидев, что я приняла решение, он снова наклонил голову и, слегка просунув руки за пояс, нажал на пуговицу. Прикосновение его пальцев к моему животу вызвало легкую дрожь во всем теле, и я молилась, чтобы он этого не почувствовал. Но потом его взгляд поднялся на меня, вопросительный, испытывающий, и я поняла, что он так и сделал. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал и снова опустил голову. Он расстегнул молнию, и его руки переместились к моим бедрам, схватив мои джинсы и осторожно потянув их вниз, смотря так, как будто не был уверен, есть ли какие-либо травмы где-либо еще.

Когда он спустил мои джинсы до колен, его пальцы прошлись по моим бедрам, которые были каким-то образом без синяков. — Слава богу, — пробормотал он себе под нос.

— Что? — спросила я, глядя на его макушку.

— Ничего, — сказал он, качая головой и вытаскивая мои ноги из штанин. — Пойдем, сладкая, я уложу тебя в постель, — сказал он, дотрагиваясь до моего бедра и мягко подталкивая меня вперед.

К тому времени, как я забралась под одеяло и приняла положение, которое не причиняло боли, лекарства сделали пульсирующие и колющие ощущения совершенно тупыми и заставили мои глаза потяжелеть. Одеяло подтянули к подбородку и аккуратно подоткнули под плечи. Кровать прогнулась, и я открыла глаза, чтобы увидеть Кэша, сидящего на краю и смотрящего на меня сверху вниз. Его рука двинулась к моему лицу, помедлила, и вместо этого погладила меня по волосам. Даже наполовину онемев от ниспосланных небесами обезболивающих, которые дал мне Кэш, я почувствовала покалывание, распространившееся по моей голове.

— Можно тебя кое о чем спросить? — спросил он тихим голосом. Я издала какой-то бормочущий звук, который он принял за согласие, и продолжил, — этот ублюдок не изнасиловал тебя, не так ли?

От этих слов по моему телу пробежала дрожь, и рука Кэша замерла, поглаживая мои волосы. — Нет, — сказала я твердо, немного испуганно.

— Я так не думаю, — сказал он себе, расчесывая мои волосы, и мне пришлось бороться, чтобы держать глаза открытыми. — Спи, детка.

— Хорошо, — услышала я свой голос, и мои глаза легко закрылись.

Как раз перед тем, как сон овладел мной, я услышала тихий смешок. — По-моему, ты мне больше нравишься одурманенной и довольной, — пробормотал он, но я слишком устала, чтобы кричать на него, поэтому промолчала.

Я медленно просыпалась, мое тело было вялым, а мозг, казалось, пробирался сквозь туман, чтобы должным образом сформировать мысль. Мои глаза открылись, щурясь в почти полной темноте единственной смутно знакомой комнаты, и я двинулась вверх, дезориентированная. Укол в ребра заставил меня громко вскрикнуть, когда я снова легла и смахнула со щеки случайную слезу.

— Черт, черт, черт, — простонала я, боль возвращалась быстро и яростно, заставая меня врасплох и полностью подавляя меня.

Зажегся свет, и я повернула голову, чтобы увидеть Кэша, прислонившегося к дверному косяку. — Тяжелое дело — проснуться, — тихо сказал он, помедлив перед тем, как войти в комнату. — Действие обезболивающих проходит?

— Все болит, — призналась я, удивляясь больше себе, чем ему. Это было не то, что я делала, делясь своими чувствами, даже когда мне было больно. Я этого не делала. Это было признанием собственной слабости.

При моих словах его лицо слегка помрачнело, и я пожалела, что не могу взять их обратно и снова увидеть веселого, беззаботного Кеша. — Я заказал еду, — объявил он, удивив меня. — Не хочешь сначала принять душ?

Боже, как он так легко догадался?

— Да, — призналась я, стиснув зубы и вставая с кровати.