Кэш

У крайнего бокса Панкратов немного постоял, прислушался. Ни звука. Попробовал постучать кулаком, без толку, только перепачкался в ржавчине. Отыскал в мусоре кусок трубы, заколотил по створке так, что железо загудело. Сработало. Изнутри повозились с замком, бокс открылся, в створе возник какой-то человек, пробурчал раздраженно:

– Ну чего молотишь, чего молотишь? Как по башке, надо же понимать. Быстрей заходи, дует!

Бокс был большой, без окон, с высоким сводчатым потолком, черным от гари, с ремонтной ямой и талями, сохранившимися от тех времен, когда здесь ремонтировали машины. С потолка на длинном проводе свисала лампочка с жестяным абажуром, освещая часть бокса, приспособленную под жилье: стол с бутылками и остатками еды, продавленная тахта, явно с помойки, два таких же кресла с ободранной обивкой. Остальное пространство терялось в темноте. В боксе было тепло, что немного удивило Панкратова. Приглядевшись, он заметил вдоль стен трубы теплоцентрали, отопление не отключили – то ли забыли, то ли по каким-то другим причинам.

– Располагайся, раз пришел, – недружелюбно предложил хозяин, опускаясь в кресло и деловито наливая себе водки в граненый стакан. – Будешь? Не паленка, не думай. Настоящий «Ермак». Уважаю!

– Нет, спасибо, я на машине, – отказался Панкратов.

– Была бы честь предложена. – Фрол как бы с усилием пропихнул в себя водку и откинулся в кресле, будто передыхая после трудной работы.

Только теперь Панкратов его рассмотрел. Он был в бордовом стеганом халате, когда-то богатом, с атласными отворотами, а теперь замызганным, с торчавшей из швов ватой. Халат распирала волосатая грудь, мощная, как у молотобойца. Длинные седые волосы перехватывал кожаный ремешок, глаза на блеклом лице светились неукротимым огнем, как у ветхозаветных пророков.

«Сумасшедший, – сразу решил Панкратов. Но тут же вспомнил надгробие Гольцова и поправился: – Или гений. Черт их разберет!»

Он никак не мог придумать, с чего начать разговор, но Фрол невольно помог вопросом:

– Как ты меня нашел?

– Подсказал монашек с Ваганьковского. Иероним.

– А, Ерёма! – заулыбался Фрол. – Божий человек, всё молится за меня. А того не может понять, что у каждого свой путь к Богу. У него вера и церковь, у меня это вот, – щелкнул он по стакану. – Ты пьешь?

– Случается.

– Тогда поймешь. Замечал, как бывает, когда наберешься под завязку? Ничего нет, есть только горние выси и ты один на один с Ним. И паришь там, паришь. Всё внятно, никаких загадок. «И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье», – с чувством продекламировал Фрол. – Это Пушкин. Говорят, он не пил. А я так думаю, квасил по-черному. Уедет к себе в Болдино и поддает. А иначе откуда бы он всё это знал?

– Гений, – неопределенно отозвался Панкратов.

– Вот! – почему-то обрадовался Фрол. – А кто такой гений? Тот, кто общается с Ним. Иногда. Часто нельзя, человек не выдерживает.

– А похмелье? – полюбопытствовал Панкратов, которому случалось выпивать со всеми вытекающими последствиями.

– А что похмелье? Если ты побывал в раю, справедливо, если после этого посидишь в аду. За всё нужно платить, закон природы. Погоди, подзаправлюсь… – Фрол пропихнул в себя еще полстакана водки, отдышался и оживленно продолжал: – Ерёма говорит, что в меня вселяются бесы, когда бухаю. Нет, они вселяются, когда завязываю. Терзают, суки. А почему? Хотят вытравить память о том, как я был с Ним. Но ничего у них не выходит. Это остается тут, – Фрол постучал себя по лбу корявым пальцем. – И тут, – постучал по груди. – А главное тут – в руках. Ты думаешь, я сам решаю, что из камня убрать, а что оставить? Нет, Он. Я всего-то инструмент в Его руке. Такие дела.

– Сколько вам лет? – спросил Панкратов.

– Сорок. Нет, сорок уже было. Сорок один. Или сорок два. Не помню.

– Вы учились скульптуре?

– Этому не учат. Это или есть или нет и никогда не будет. Когда-то учился в Суриковском. Давно. На третьем курсе мои работы похвалил Неизвестный. Эрнст Неизвестный, слышал про такого? Сказал: в парне есть искра Божья. После этого меня из института поперли.

– За то, что похвалил Эрнст Неизвестный?

– Да нет, за пьянку.

– А потом?

– Потом пошла жизнь. Нужно было кормить семью. Так и стал камнерезом.

– Семья сохранилась?

– Куда-то исчезла, ничего про неё не знаю. А ты, мужик, кто? Повадка у тебя ментовская.

– Нет, я не из милиции. Я сам по себе. Один человек рассказал мне, что вы разговаривали на могиле Гольцова с живым Гольцовым. Было такое?

– Ну да, было. А что?

– Я хотел бы кое-что уточнить. Посмотрите на эти снимки…

Панкратов убрал со стола пустые бутылки и выложил штук тридцать фотографий. Накануне он полдня просидел за компьютером, скачивая из Сети снимки самых разных людей, близких по возрасту, лет по пятьдесят, и печатая их на цветном лазерном принтере. Среди них была только одна сканированная фотография Гольцова – из папки, которую передал ему Михеев. Снимок был сделан, вероятно, сразу после выхода Гольцова из лагеря – в казенной одежде, с настороженным выражением лица.

– Вы кого-нибудь узнаете из этих людей?