Кешмарики от Иннокентия

- Что он бормочет? - третий голос. Из него уже исчезла профессиональная зависть, но остался тот же неистребимый интерес к коллекционированию симптомов.

- Пираты, нервы, Жутколесье... Очевидный бред.

- Возможно, этот странный набор галлюцинаций присущ только данной болезни?

- Интересное предположение, коллега, но, боюсь, качество и количество как действующих лиц, так и антуража галлюцинаций не зависит от уникальности заболеваний.

- М-де. Галлюцинации - лишь ступени, ведущие к порогу, за которым смерть, - грустно произнес старик. Даже не открывая глаз, я понял, почти увидел, как искривились его губы в псевдооптимистической усмешке. - Воспоминания - это те же ступени...

- Согласен, коллега. Совсем недавно я имел честь ознакомиться с трудами, не буду называть его имени... - послышались чавкающие звуки. Говоривший явно жевал губы. Этакие отвислые нашлепки внизу лица. - Так вот, он выдвинул предположение, ставшее довольно модным в последнее время среди студентов, что память - это тоже в некотором роде болезнь.

- Смело, смело, - усмешка в голосе светила стала более чистосердечной. В таком случае, как же он толкует склероз?

Я не выдержал и фыркнул.

- Кажется, ему становится хуже, - интерес был профессионален до кончиков ногтей. - Коллеги, обратите ваше внимание на синюшность ушных раковин!

- Бабка моя, царствие ей небесное, помершая от гангрены, советовала креститься, если кажется, - построжел и приблизился голос светила.

Голос - строгий, стеклянно-массивно-воплотившийся.

- И помогало? - я открыл глаза. ***

Где-то в Жутколесье... ***

- Где-то в Жутколесье... - передразнил он и хмыкнул. - Кошмары, которые мы сами себе выбираем, а?

- Не твое дело, - мой голос был хриплым и чужим. В темноте пахло хвоей.

- Выбираем, корректируем, любовно причесываем и сладко погружаемся. Это ли не предел тупости человеческой? - в помещение хлынул свет из распахнувшегося окна.

- Не твое дело... - новая реальность отказала мне в красноречии.

За окном сложенного из бревен дома шел лес и стоял дождь. Ели, словно фрейлины в зеленых платьях, элегантно пробирались меж застывшими струями воды. В воздухе царил шорох и едва слышный звон.

- Красиво?

Я кивнул, завороженный дубами-джентельменами, около которых вертелись, заигрывая, березки-проститутки. Сломанные струи повисали на их одеждах тающей паутиной.

- Но ведь бредово, согласись? Красивый бред, который моментально превратится в кошмарный сон, стоит лишь тебе оказаться у них на пути.

- Но я же не у них на пути, - я пожал плечами, но холодные мурашки вылезли из пор кожи на спине. Настало время для прогулки. Адреналин еще не начал командовать парадом, но сама мысль о том, что стоит сигинору захотеть и я окажусь у них на пути, заставила меня сменить точку зрения. Теперь в фокусе оказался пустой, ничейный взгляд чужих окон, задернутых клубящимися шторами облаков.

- Тебе никогда не приходило в голову, что тоже самое думала Анна Каренина, ложась на рельсы, а? И если бы не пьяный стрелочник, перепутавший ключи от замка Мелентьева, то она просто отряхнулась бы и вернулась к мужу. А потом лишь изредка просыпалась бы по ночам от ощущения холодных стальных стрел под ребрами.

- Тогда не состоялся бы сюжет...

- О, сюжет! Ты на верном пути, приятель!

- Кто такой Мелентьев? - тупо спросил я, но усиливающийся шум заглушил меня треском веток и колокольным звоном. Эта какофония ворвалась в мою голову стаей зазубренных напильников, коверкая призрачную реальность. И тогда я заорал, - Кто такой этот Мелентьев?!!

- Санитар... ***

- Санитар!

Я открыл глаза.

Нарочито белые колпаки делали их похожими на поваров. Мне вспомнилось бесцветное дымящееся мясо. Желудок кольнул внутренности осьминожьим клювом. Они выглядели именно так, как я их себе представлял, эти повара людоеда, имя которого известно всем. В их взглядах читалось нетерпение и желание поскорее меня скормить. Только выцветшие глаза светила выглядели озабоченно. Наверное, он слишком уж задумался о том, как склероз вписывается в теорию неназванного трудяги.

- Думаете, ему нужен санитар, Вадим Иванович? - вежливо осведомился доктор Иванов, глядя в окно, наполовину закрашенное белой краской. Такой обычно размашисто пишут "Ремонт" на витринах магазинов.

- Не знаю. Если бы он умирал, например, от рака... - в голосе послышалась мечтательность. Милый старикашка Кощей.

- Как все нормальные люди, - поддержал третий, засунув руки в карманы халата и перебирая там наверняка блестящие штучки, которые мерзко позванивали. - Где же этот чертов санитар?

- На обеде, - подсказал я, жалея о том, что слишком молод для склероза.

- Заметьте, коллега, синюшность не повлияла на его слух, - кивнул в мою сторону один из колпаков.

Вадим Иванович встрепенулся:

- А разве у него был музыкальный слух?

- Черт его знает, какой там был слух, - третий повар меня явно недолюбливал.

- Есть мнение, что он был глухим...

Скрип открываемой двери в палату и знакомый до дрожи голос:

- Да, вы совершенно правы. Он был глух. А также слеп и нем, как мороженная рыба.