Кетанда

Виктор Ремизов Кетанда книга рассказов

ОТЕЦ

Еле заснул Витька. Ходики тикали. Дед то затихал, то начинал громко храпеть в горнице. Витька переворачивался на другой бок, койка покачивалась и скрипела железной сеткой, а он все представлял себе завтрашний день. И улыбался, и шептал что-то в темноте.

Проснулся поздно — солнце вовсю светило в окна. Слез с кровати и, придерживая слетающие трусы, побежал в уборную. Дед уже дал зерна курам, подметал двор, пыхтя беломориной. Он его каждый день подметал и поливал водой — жара стояла. Витька вышел из уборной, бухнул дверью и закрыл на вертушку. Дед не любил, когда было не закрыто.

Он пробежал мимо дедовой метлы, но, понимая, что зря торопится и времени еще полно, задержался на крыльце:

— Дед, я цыганки нарву курям. И веников… Дед перестал мести. Недоверчиво поднял бровь.

— Где ж ты веников возьмешь? Ты ж говорил, что больше нет нигде?

— К мельнице схожу, мы с Колтушей червей копали, там полно.

Он забежал в дом, нашел рубашонку и, надевая ее, глянул на будильник. Было полшестого. Заскочил на всякий случай в горницу. Ходики показывали тридцать пять минут.

Он метнулся в сарай, схватил серп и полетел по улице. Стадо уже прошло. В дальнем конце пылило. Свежие лепехи блестели на солнце, и Витька старался не вляпаться. Перепрыгивал и делал зигзаги, как на велике. Он и всегда-то был шустрый и шагом ходить не любил, а тут торопился от радости, переполнявшей его изнутри.

Витька жил в городе, и каждый год его отправляли на лето к бабушке. Он был сообразительный и симпатичный мальчонка: черненькие глазки, темненький чубчик и чуть оттопыренные уши. Рассудительный такой, совсем, как дед. Но росточка небольшого. На их улице только сосед его Сашка Колтунов был ниже. Наверное, поэтому их и не пускали на речку. Соседские пацаны, когда хотели, бегали купаться, а Витька целыми днями слонялся по двору.

Но этим летом ему исполнилось шесть. Мама приезжала на день рождения с маленькой сестренкой, и они все вместе ходили на Гнилушу. Мама стояла по колени в воде, купала Светку, которая еще ничего не понимала, а только таращила глаза и плескалась. Мама видела, что он совсем уже большой. И хорошо умеет плавать. По-всякому — по-собачьи и на спинке… И разрешила ходить с ребятами.

А сама почему-то каждый вечер плакала с бабушкой. Витька думал, что она боится за него и, пока она гостила, на речку не ходил.

Но когда мама уехала, Витька с Колтушей облазили всё. И Гнилушу, и Казачку, и даже ездили, когда дед давал свой велосипед, на дальние омута на Хопре. У Колтуши был подростковый «Орленок», а Витька засовывал ногу под раму и крутил, изогнувшись, дедов.

Витька принес много травы. Этого хватило бы на два дня, но дед всю ее связал пучком и подвесил в курятник. Витька обычно такие вещи не пропускал, но теперь снисходительно смолчал — у него было очень хорошее настроение, а дед был не в духе. Все делал медленно, думал о чем-то и курил одну за другой.

Потом Витька долго ел оладьи с молоком. Поставил перед собой будильник и ел. Оладьи подгорели. Некоторые прямо дочерна. Всё из-за деда, понимал внучок. Он, когда с травой вернулся, слышал, как они опять ругались с бабой.

Они обычно очень смешно ругались, Витька в это никогда не верил. Баба чаще всего что-то тихо и сердито выговаривала деду. А ему и было за что. Пойдет в магазин за молоком — бидончик молочный забудет, вернется, бидончик возьмет, гаманок с деньгами оставит. И смех и грех — совсем из ума выжил. Дед ей не отвечал. Смотрел, как телок, улыбался глупо, и только кивал своим большим носом. Вроде как: давай, говори-говори. А то брал в охапку и прижимался щекой ей ко лбу. И пел какую-нибудь самодельную частушку:

Ой, ты Верочка моя,
Вера Златова,
Что ж не любишь ты меня,
Конопатого!

И смешно притопывал ногой. И баба переставала ругаться, улыбалась и толкала деда в толстый живот.

Но в этот раз дед за что-то ругался на дочь, а у бабы слезы текли по-настоящему, и оладьи пригорели.

В девять Витька отыскал деда в сарае. Тот, надев очки на резинке, подшивал валенок.

— Дед, пойдем на станцию встречать… пока дойдем.

Дед доделал отверстие в толстой подметке, воткнул шило в верстак, долго смотрел на дырку, потом поднял голову на Витьку. Глаза за очками были большие и ненормальные, как у совы.

— Рано еще… я вот… надо нитку эту дотянуть, не бросать же. — он засунул толстую иголку в только что сделанное отверстие. — Дойдет он, не маленький. Иди-ка, посмотри, что нанесли-то? Слышишь, пестрая орет. Опять где-нибудь снесла?

Витька любил собирать яйца. Пеструха была у них одна, неслась коричневыми яйцами и редко когда в гнезде. Интересно было искать. Но не сейчас.

— Я тогда один пойду, — начал Витька строгим голосом, но дед неожиданно легко согласился.

— Иди. Только через пути не ходи.

— Витя! — позвала бабушка с крыльца.

— Чего? — он шел к ней, а сам думал, поехать на велосипеде или пойти пешком. На велосипеде хорошо было бы.

— Иди рубашку чистую надень. И сандали… где сандали-то дел?