Кетанда

Речка негромко шумела внизу в редком уже утреннем тумане, синички, перепархивая, осторожно тинькали. Печников тянул в себя смолистый листвяшечный запах, и такой молодой прытью и радостью отдавало в душе, такими глупыми надеждами, что даже слезы навернулись и потекли морщинами. «Господи, помру ведь, а это все так и останется. И кто-то молодой и здоровый пойдет в этот маршрут, не может не пойти, и будет смотреть на сопки с этих скал, и жечь ночной костерок под кедром, и думать, что все еще впереди…

За что?! За что дал мне Господь все это? Зачем? Чтобы потом отобрать?» Он не верил в загробный мир, просто не мог представить, что может быть что-то лучше, чем эти сопки, реки, скалы и даже этот высохший седой мох под ногами. Он задрал голову, унимая быстрые старческие слезы.

Над ним высоко в небе медленно летели большие птицы. Печников нервным движением вытер глаза. Это были Ciconia nigra. Он схватился за бинокль. Точно — два покрупнее, белогрудые, два, вроде пестрые, — поменьше. Птицы снижались к перевалу в Иванову падь. Печников проследил их, пока не исчезли из вида, вернулся в зимовье, засунул в рюкзак спальник, котелок, топор, банку тушенки…

…И счастливый пошел в Иванову падь.