Кетанда

Он нашел то, что искал, километра через полтора, когда уже совсем начал выдыхаться. Небольшой залом был хорошо присыпан снегом, Мишка вытащил из-под мокрого верхнего слоя несколько более-менее сухих стволиков, поломал их на короткие полешки и принялся строгать растопку, но вспомнил про зажигалку. Достал из кармана — вроде и не очень намокла — положил на дрова, на ветерок, и снова начал строгать. Наточил очень много, целую охапку сухих стружек. Все должно было загореться с одного раза, зажигалка едва дышала. В который раз уже он вспомнил про две новенькие запасные зажигалки, оставшиеся в утонувших вещах. Он набрал внутри залома сухих тонких веточек, чтобы было что подложить.

Чиркнул — не зажглась, чиркнул еще раз, потом еще и еще. Зажигалка не горела, хотя газ, кажется, тихонько шипел. Мишка испугался. Глянул вниз по реке, подумал пойти и высохнуть по дороге, но в сапогах хлюпало, а куртка и штаны задубели от мороза. Он стал бегать по кругу, махать руками, как пропеллерами, чтобы согреться и подсушить зажигалку. В сапогах противно булькало. Он встал на колени к костру, закрыл его от ветра и попробовал еще раз. Зажглась. От нее занялась стружка. Она была все-таки влаж-новатая, а огонек таким слабеньким, что Мишка боялся дышать. Он стоял на коленях на снегу, прикрывая огонек красными негнущимися пальцами. От этого маленького, желтенького язычка, от того, как вокруг него расположены другие стружки, зависело слишком многое. Он уже не мог помочь. Пальцы так замерзли, что если бы он начал подкладывать, то разрушил бы все. Но стружки, подсушивая сами себя, потихоньку разгорелись.

Он подложил тоненьких веточек, отогрел руки и постепенно навалил много дров. Костер разгорался. Тяжелый белый дым тянул к реке, туманом стелился над черной водой и уходил вверх по течению, куда-то к тому перекату, где бултыхался Мишка. Сначала он грелся, не раздеваясь, потом, когда огонь разошелся, стал снимать тяжелую мокрую одежду и пристраивать ее к огню. Крутился у костра в одних трусах, подставляя то один, то другой бок, и вдруг увидел ниже по течению трех северных оленей. Они выходили из леса и направлялись к реке. Мишка схватил карабин, но расстояние было слишком большое. Он, не обуваясь, рванул к ближайшим кустам, затем перебежал к следующим. Олени должны были увидеть его костер и повернуть обратно в лес. Надо было успеть сократить расстояние. Но животные заметили не костер, а его самого. Замерли, глядя в его сторону. Мишка прицелился, выстрелил. Звери кинулись к лесу. Он выстрелил еще раз, и снова мимо. Мишка побежал обратно к костру, у него окоченели ноги. Он не особенно жалел о промахе, было слишком далеко, но двух патронов было жаль, теперь их осталось восемь.

Он поставил карабин к бревну, сел снимать трясущимися руками мокрые носки, и тут увидел, что один сапог лежит у самого огня и горит. Он схватил его, сунул в снег, но было поздно. Дырка выгорела сбоку, сразу над подошвой. В нее легко входили три пальца руки. «Та-а-ак, — соображал Мишка, — так-так. Да-а. Ну ты молодец. Такой осторожный». Он качал головой и понимал, что ничего уже не поделаешь. Дело сделано.

Он не расстроился. За последнее время он привык к неожиданностям. Жизнь стала очень простой: разжег костер — хорошо, промазал по оленям — плохо, вот сапог — тоже плохо. Но не больше того. Нервная система огрубела, она измеряла все происходящее только одной мерой — сможет он идти или нет. Она как будто рассчитала всю его наличность — силы, одежду, патроны — на семь-восемь дней. Дырявый сапог был всего-навсего неприятностью. Мишка неплохо высушился, отрезал карман от куртки и надел его поверх носка в дырявый сапог.

Он шел до вечера все тем же правым берегом. Шлось хорошо. Снег, правда, раскис, и нога была мокрой, но мерзла не сильно. По дороге он поймал самку кижуча, съел всю икру, а рыбу привязал веревочкой за хвост и голову, и перекинул за спину. К пяти часам он высчитал, что прошел сегодня никак не меньше двадцати километров. Не такой плохой денек, получается. Он очень устал, во всем теле чувствовалась слабость, можно было ночевать и здесь, но Мишка все же решил поискать хорошее место для ночлега. На самом деле он немножко обманывал себя — ему хотелось пройти еще хоть пару километров. Он с трудом встал и поплелся.

— Ты куда, мужик? — разговаривал сам с собой.

— В Москву, — отвечал нехотя.

— А-а?! Так Москва в другой стороне!

— Да ничего, я тут короткую дорогу знаю. Мишка затряс головой, как бы отгоняя этот разговор. Он почти все время вот так разговаривал. Или сам с собой, или с кем-нибудь. Даже уставал от этого.