Кетцалькоатль (СИ)

Меня пригласили во время очередного праздника поприсутствовать на пирамиде при принесении жертвы. Я отказался. Объяснил жестами, что приношу жертвы во время боя, а после него заниматься этим должны все остальные. К моему заявлению отнеслись с пониманием и, я бы даже сказал, с почтением: не пристало богу приносить самому себе жертвы. Больше ко мне не обращались с подобными предложениями и не намекали, что мое присутствие желательно хотя бы на площади возле пирамиды. Хватит того, что я нахожусь в городе, то есть он под моей защитой. При этом на нас никто не нападает, потому что все знают, кто в гостит в городе. Я становлюсь популярным не только в Толлане. Из соседних населенных пунктов приходят люди, чтобы посмотреть на меня. Я оправдываю их ожидания — длинный, русый, белокожий, сероглазый — совсем не похож на обычного человека.

Если есть настроение, утром отправляюсь на охоту или рыбалку, хотя проблем с едой у меня нет. Рыбы здесь незнакомые, но клюют так же, как евразийские и африканские. Угощаю мясом жрецов и обычных горожан, а улов обычно отдаю беднякам, живущим в тростниковых квадратных хижинах на берегу реки.

Вторую половину дня провожу в прогулках по городу с целью изучения языка тольтеков. Он отличается и от майяского, и от тотонакского, хотя есть сходство — первым в предложении стоит глагол (сказуемое). Главное отличие — под ударением всегда предпоследний слог, чем напоминает мне французский язык, в котором ударный последний.

Во время прогулок мне пришло в голову, что город построен не тольтеками, а теми, кто здесь жил раньше, может быть, выходцами из Теотиуакана или как он там назывался? То, что сейчас является центом города, это как бы историческая часть. Здесь улицы направлены строго с севера на юг и с востока на запад. Кварталы имеют в середине общий двор на все дома. Обычно там живет большая патриархальная семья или люди одной профессии. Посередине улицы проходит канализация — канавка, накрытые каменными плитами, но не везде. За пределами центра улицы сужаются и искривляются, четкая разбивка на кварталы пропадает. Сточные канавы не спрятаны, разве что иногда имеется деревянный или каменный мостик между двумя домами, видимо, населенными родственниками. Возле реки и вовсе сплошная градостроительная анархия. Это при том, что и в центре, и на окраинах преобладают тольтеки, но из разных социальных слоев.

С наступлением зимы начало холодать. По ночам температура опускалась ниже нуля, если судить по тонкому льду на воде в кувшине, который стоял в углу у входа в мое жилье. Меня выручала шкура ягуара, а Гуама, впервые познавший такие холода, жутко замерзал, несмотря на то, что закутывался в две толстые дерюгами, сплетенные из агавы. Это мне не понравилось, поэтому потребовал, чтобы принесли камни и изготовили грубку по моему проекту. Крупные булыжники клали на растворе, а снаружи обложили местными хрупкими желтовато-коричневыми кирпичами. В печники я, конечно, не гожусь, но простенькая двухкамерная обогревательная печь получилась. Правда, я не уверен, что проработает долго, хотя топить ее будут только зимой и не так сильно, как в сорокаградусные морозы. Трубу сделали высокой, чтобы искры не подожгли тростниковую крышу. Когда из трубы в первый раз повалил дым, весь город собрался поглазеть. Очаги здесь только во дворе. В холодные дни в них нагревают камни, которые заносят на ночь в жилище, вход в которое для удержания тепла завешивался изнутри еще и полостью, тканной или кожаной.

Моя популярность у аборигенов дала результат. Весной, в самом начале сезона дождей, ко мне пришли чичимеки из племени сакатеков. Это были три плотно сбитых типа с широкими повязками на голове, полностью закрывавшими лоб. При этом густые черные волосы были собраны и завязаны сверху и свисали конским хвостом, который мотылялся из стороны в сторону. Из одежды только тряпичный пояс, с которого спереди и сзади свисало по куску грубой материи шириной сантиметров двадцать и длиной раза в два больше, а на правом боку — кожаные ножны с небольшим обсидиановым ножом с деревянной рукояткой, обмотанной тонким шнуром из волокон агавы. В «мирное» время вход чичимеках в город был свободным. Они часто привозили товары на продажу. Эти, видимо, тоже что-то продали и закупились. Их деревянные наспинные рамы были заполнены местными, яркими, разноцветными тканями, украшенными перьями птиц, и еще чем-то, спрятанным под рулонами. Используя небольшой запас тольтекских слов и язык жестов, сакатеки предложили мне принять участие в военном походе на их заклятых врагов — племя кашканов. В качестве оплаты предложили кожаный мешочек с дюжиной необработанных, сиреневых нефритов, каждый размером с голубиное яйцо. В Европе и Китае нефрит такого цвета был в большой цене. Впрочем, мне, живущему, так сказать, при коммунизме, стоимость их была по барабану. Согласился потому, что сидеть в Толлане стало скучно. Договорились, что сакатеки отнесут покупки домой и вернутся, как проводники, а я за это время — семнадцать дней — соберу отряд добровольцев, если таковые найдутся.