Кевларовые парни

Получая у портье ключи, Олег обратил внимание на нескольких мужчин весьма смуглой наружности, прилично упакованных, но небритых. Они что-то тихо между собой обсуждали, однако, увидев новые лица в холле, замолкли, демонстративно отвернувшись. Пожав плечами, Олег попрощался с местным опером и вместе с Дедом вошел в лифт. Кабина была большая и какой-то странной конструкции.

— Гробы в нем хорошо возить, — мрачно констатировал Дед. — Любой влезет.

— Ну и ассоциации у тебя. — Олег не переставал удивляться нынешнему настроению Деда. — То боец не по форме доложил, то лифт…

— Какая жизнь — такие ассоциации. Но я оптимист. — Дед стукнул себя в грудь. — Верю в лучшее. И после августа у меня свой девиз.

— Поделись.

— Лучше сидеть, чем лежать, но лучше ходить, чем сидеть. Уточняю для непонятливых — ходить на воле.

— Прие-ехали! — Олег этого еще не слышал. — Мудрец ты наш.

Пока Олег наслаждался горячим душем, Дед не спеша накрывал на стол. Запотевшая бутылка, извлеченная из холодильника, дала слезу. Прозрачные капли медленно стекали по стеклу.

Сыр, колбаса, хлеб… Но главным украшением стола были тонко нарезанный репчатый лук и картошка в мундире. Разложенные на фольге, они будоражили сознание человека, с самого утра глушившего чувство голода. Пообедать в армейской столовой было недосуг: следовало опросить персонал базы, еще раз проверить, все ли задокументировано.

Дед макнул картошку в соль и уже приготовился употребить, как в дверь постучали.

— Открыто.

На пороге стоял Мартин Абрамян. Дед мог ожидать чего угодно, но появление Мартина, вот уже шесть лет как уволившегося из конторы, здесь, под Нижним Новгородом, было не просто сюрпризом.

— Вах! — Мартин улыбался на все тридцать два зуба. — Не ожидал? Честно говоря, я тоже. Но сегодня в фойе увидел тебя с приятелем. Смотрю, похож на одного человека. Сначала не поверил. Подошел к девушке, спросил, кто такой красивый и усатый. Не поверишь, сразу сказала. Значит, на сердце лег. Пройду?

Мартин все годы учебы в «вышке» был сокурсником Деда. Так, ничего не значащий человек, достаточно хитрый, умелый, когда дело касалось его личных дел, и осторожный, когда дело касалось работы. Он слишком злоупотреблял правилом Гиппократа «Не навреди». Шесть курсов проучился, перебиваясь через пень-колоду. Должен был вернуться в КГБ Армении, но проявил невероятную находчивость и, несмотря на посредственную характеристику, нашел ходы. Пока молодые опера пыхтели в райотделах, он уже служил в центральном аппарате. Широкие связи отца, работавшего в тот период в секретариате Демирчяна, тогдашнего главы ЦК Армении, позволили ему без особых усилий скакать со ступеньки на ступеньку в Доме Два. Но не вверх, а вбок. Послужив год в одном отделе, он спешно перебирался в другой. Расчет был прост: год осваиваешься, а потом начинают спрашивать. Как ни странно, такая тактика плохо читалась невооруженным и даже профессиональным глазом.

Обаятельность и коммуникабельность Мартина воспринимались как особые потенциальные возможности, правда, раскрыть их ни перед коллегами, ни перед начальством ему так и не удалось. Попытки «додавить», то есть заставить работать, тоже ни к чему хорошему не приводили. Абрамян мог все! Или почти все, потому что не мог одного, а точнее не хотел этого одного — работать. Для него было мучением подготовить документ, зашить дело, выписать проверки или направить запрос. Это было выше его сил. Инспекторских проверок он чудом избегал: брал больничный и исчезал из поля зрения на все время работы комиссии. Подождав какое-то время и не дождавшись, инспектора писали отчет, так и не увидев Абрамяна, который появлялся с удивительно чистыми глазами, когда акт проверки был уже подписан.

По окончании инкубационного периода освоения, после чего должны следовать нормальный спрос и как результат — расплата, у руководства раздавался звонок: указание перевести товарища Абрамяна в другое подразделение. Осчастливленный таким поворотом руководитель боялся спугнуть ситуацию, а потому личное дело Абрамяна по почте не пересылалось. Взмыленный нарочный пулей нес его новому кадровику, пока там не передумали.

Благодарность за ценный кадр бывала, как правило, запоздалой. И не всегда цензурной. Правда, к тому времени следовал очередной звонок.

Самый хитрый из армян наш товарищ Абрамян.