Кевларовые парни

— А то нет? Даже «кремлевки» не имеешь. А еще гроза вредителей полей и огородов. Позор!

— Уговорил. Иду. Прикажи посторонним возле кабинки не шляться…

Дежурная часть живет своими буднями. За удобными, но уже устаревшими пультами — ответственный и оперативный дежурные. В данном случае это единство и борьба противоположностей. Абсолютно индифферентный ко всему, уравновешенный до невозможности Юрий Иванович и Петр Михайлович, человек импульсивный, вспыльчивый, обладающий моментальной реакцией на внешние раздражители. Сюда, в дежурную часть, первой приходит беда. И отсюда первой приходит помощь. Оперативные группы вылетают на место происшествия без промедления, и часто это спасает кому-то жизнь. Порой здесь не смолкают телефоны, и двух пар рук и двух пар ушей не хватает. А если учесть, что у каждого не меньше полутора десятка аппаратов… Сейчас около ответственного дежурного переминается с ноги на ногу фельдъегерь. Ждет росписи и печати в реестре. Мой реестр — ваш пакет. Сдал — принял. И вперед, к следующему адресату. Ответственный сегодня — Петр Михайлович. Человек словоохотливый, он рад новому лицу, с которым можно поболтать, благо выдалась минута-другая затишья. Юрий Иванович, наоборот, персона замкнутая, все молчит, кивает, больше слушает. Не разговоришь. «Что с него взять, — сетует Михалыч, — бывший следователь. Ему бы только вопросы задавать. А на лице ни эмоции, ни улыбки. Не поймешь…»

— О, король художественного мордобоя! — Михалыч рад приходу Олега. — Что новенького на фронте борьбы с организованной преступностью. Или, может, точнее, преступными организациями?

— Какие у нас новости! Все новости у вас. Дороги ведут в Рим, а ноги — в дежурную службу. Включи-ка телефончик для беседы с ответственным лицом.

— Ключ на старт! — Михалыч нажимает белую кнопку переключателя. — Ваша первая кабинка, сэр.

Трубку снимают после второго гудка. На другом конце провода — уверенный баритон знающего себе цену человека:

— Здравствуйте, Олег Николаевич. Извините, что потревожил, но, насколько мне известно, вы принимаете дела у предшественника и среди них — интересующее лично меня. Есть ряд вопросов, которые нам нужно бы обсудить. Так что не откажите… Если вас устроит — в четыре часа.

— Сергей Васильевич, я, конечно, польщен вашим вниманием, но насчет четырех часов — пас. Совещание. А потом у нас существует правило: когда речь идет о встречах с высокопоставленными людьми, я обязан проинформировать и получить санкцию у руководства.

— Ну, в отношении второго не беспокойтесь: я с вашим руководством уже переговорил. Что касается совещания… Когда оно закончится?

— Это как звезды встанут. Может, через час, а там — кто знает.

— Хорошо. Давайте в восемнадцать ноль-ноль. Машину я пришлю. Запишите номер.

Под удивленными взглядами оперов на улице паркуется длинная-длинная колбаса ЗИЛа. На черных бортах играют лучи солнца; как в зеркале «комнаты смеха», отражаются улица, здания, люди с короткими кривыми ножками. Наверное, такими же они выглядят через бронированные стекла.

— Что это он здесь? — спрашивает Дед у выходящего из здания Олега.

— Карета подана за мной, — бросает Олег на ходу. — Дождитесь, я скоро.

Он решительно потянул на себя ручку. Гидравлический усилитель легко и бесшумно распахнул массивную бронированную дверь.

— Ты что-нибудь понял? — Дед хлопает ресницами.

— У разведчиков, даже бывших, свои причуды. — расплывчато отвечает Адмирал.

— Значит, к Борману на доклад?

— Похоже.

…Кабинет — из тех, для определения которых подходит единственное слово: «огромный». Такие еще называют «номенклатурными гостиницами». Поменялись времена, но и только: набор телефонов, мебели и прочего живо вызывают в памяти недавнее прошлое. Единственные новшества — картина «Вид Кремля» на месте «табельного» портрета и компьютер на необъятном письменном столе. Все остальное — как прежде. Даже вышколенная в лучших традициях секретарша с вежливо-непроницаемым лицом и радушной, нарочито приклеенной улыбкой.

Сам хозяин кабинета — как будто и не перемещался ни во времени, ни в пространстве.

«То, что В.И. уходит, можно понять. В обстановке раздвоения держать равновесие трудно».

— Здравствуйте, Олег… Можно без отчества? — глаза внимательные, взгляд мягкий, голос бархатный. Номенклатура. Сам папаша высок, строен. Даже лысина к лицу.

Костюм — из дорогих, штучный. Сидит как влитой. Рука холодная и сухая. Но взгляд… Такие взгляды вырабатываются у людей, привыкших повелевать массами.

— Здравствуйте. Можно. — Олег чувствует себя спокойно, даже ощущает какой-то особый кураж. Информация — великая сила, а он ныне таковой обладает. И даже тему беседы предугадал.

— А вы точны. Теперь это умеют немногие.

— Фирма.

— Как доехали?

— Как член Политбюро.

«Короткая служебная улыбка. Снисходит к молодости. Отец родной».

— Да, в недавнее время на этой машине ездил… ну, неважно, кто ездил. Теперь это все — достояние, как пишут в газетах, нарождающейся демократии.

— Скорее вырождающейся. — Олег принимает тон, но цену себе знает. И тот тоже должен знать цену. Взгляд хозяина холодеет.

— То есть?