Кевларовые парни

У Котелкина шла голова кругом. Впервые в его практике пришлось заниматься делом с таким количеством слагаемых. Число кровавых разборок, так или иначе с ним связанных, составляло критическую массу. И создавалась впечатление, что это еще не вечер. Работая со своими коллегами, расследующими другие дела, в том числе и в отношении Сухого, Котелкин сумел наладить систему «перекрестного опыления», позволяющую оперативно и четко обмениваться любой информацией, касающейся Нефедова, Кузина и Логинова.

С этими тремя в принципе было все ясно, вина и обстоятельства преступлений доказаны, но мотивы убийств, заказанных Чифановым, все-таки требовали прояснения. Ведь если смерть Вахи была хоть чем-то мотивирована: развалил сделку по продаже радиоактивных материалов оружейного назначения, поставил под угрозу срыва дальнейшую перспективу этого дела, — то с Энгельсгардом… Ну хорошо, нужна папка. Но убивать зачем? Папку можно выкупить, украсть, можно скопировать документы, в конце концов.

Что-то не складывалось. Ломая головы, Котелкин с Соколовым все чаще приходили к выводу, что Энгельсгард был не так прост, как это казалось поначалу. И эта загадочная непростота не давала покоя, а невозможность разгадать ребус вызывала почти физическое ощущение изжоги и беспомощности. Что сделал Борис Семенович, чтобы стать обреченным?..

Ответа на этот вопрос у своих подследственных и в материалах дела Котелкин пока не находил.

Доверие, которое испытывал Дед к агенту «Фридрих», было объяснимо. Их связывали многолетние отношения, определяющим свойством которых была откровенность. Но почему тогда Фридрих не передал папку сразу? Сколько времени она пролежала у него дома? Почему она оказалась на Лубянке только после его смерти? И почему ее передала жена? О чем Фридрих говорил с Вахой?

Тысячи вопросов, один сложнее другого, вставали после чтения дела.

Неожиданно Котелкин обратил внимание, что материалы синей папки, с которыми сейчас работали опера, так и не нашли отражения в уголовном деле. Допрашивать Деда было бессмысленно, но кое-что все-таки требовалось выяснить.

Ответ Горюнова мало прояснил картину, и тем не менее…

«При передаче мне папки жена Энгельсгарда сказала буквально следующее: «Может, это вам поможет… Здесь документы, которые Борис опасался хранить на работе».

Можно было сделать два вывода. Первый: Фридрих не предполагал передавать папку Деду. Опытный агент, изучивший материалы, немедленно направил бы документы «по адресу». Здесь тоже были два варианта: «изучил, но решил не передавать» или «еще не изучил, а потому не мог принять решение». На оба вопроса мог ответить только сам Борис Семенович.

Второй вывод мог быть не менее важным. «Боялся хранить на работе» — следовательно, опасался кого-то. Чьих-то посторонних глаз. Здесь тоже были два варианта: опасался априори или кого-то конкретно.

Котелкин решил посоветоваться со следователем, работающим по делу Чифанова.

Представитель «Рецитала» в Германии оказался на редкость деловым и серьезным человеком. Рубин хорошо знал не только конъюнктуру международного рынка, но и обладал хорошими устойчивыми связями как в самой Германии, так и в других странах. С его помощью дела фирмы шли неплохо. По ряду позиций даже лучше, чем ожидалось при подписании контракта. Немецкие партнеры поражались четкости и точности работы российского представителя, отчего их одолевали смутные чувства.

С одной стороны, это было хорошо, так как привычное российское разгильдяйство, которого они ожидали и которое их нередко ставило в тупик, в буквальном смысле отсутствовало. Можно было работать спокойно и уверенно. С другой стороны, российский представитель проявлял необычайную жесткость и постоянно держал их в напряжении, требуя уже с их стороны четкого соблюдения всех условий контракта. Разрабатывая этот контракт, Шварбах путем стилистических двусмысленностей умышленно создал юридические преимущества для своей компании. При всей идентичности русского и немецкого вариантов договора в немецком были использованы синонимы, позволяющие двояко толковать некоторые принципиальные моменты.

Рубин быстро это раскусил и очень жестко требовал исполнения исключительно русского варианта.

Развив бурную деятельность, Рубин все чаще стал задумываться о расширении контактов не только с Западом, но и с Ближним Востоком — некоторые страны в этом регионе могли представлять весьма серьезный коммерческий интерес. Он направил обстоятельное послание Мицкевичу, мотивировав свои соображения.

Накануне эти соображения одобрил Кувалда, который был вполне удовлетворен деятельностью «своего человека в Гаване». Был удовлетворен его работой и глава фирмы «Рецитал», который, несмотря на известное предубеждение, по достоинству оценивал работу Рубина.

Однако в Москве волевое решение Мицкевича, связанное с назначением никому неизвестного лица руководителем филиала в Германии, вызвало смутное раздражение. Ряд сотрудников фирмы еще до заключения договора по праву претендовали на это место и рассчитывали его занять.