Кеворка-небожитель

— Вот как ты заговорил: нет, это не наш язык. Забудь его. Не знаю, говорить тебе это или нет? Боюсь напугать тебя, да и себя тоже. Не хотел об этом даже думать… но ты чем-то мне напомнил Вилта. Ты должен о нем знать по учебникам космогонии. Легендарный разведчик. Проникал в дальние Галактики и возвращался без единой царапины в памяти. Трижды успешно проникал на Землю и привез столько интересных образцов, сколько тебе, мой друг, и не снилось, а на четвертый раз… сгорел. — Цытирик перешел на шепот: — Однако об этом наша история умалчивает…

— Как — сгорел?! Не может быть — я наизусть знаю его биографию, все детали.

— Извини меня, но, значит, ты ничего не знаешь. Вилт сгорел… «от любви». Но что это такое никто из нас не знает. Лабиринт бьется над этой загадкой не одно тысячелетие по Хартингу, но, как говорят там, откуда ты только что прилетел — воз и ныне там, — блеснул своим знанием чужого языка Цытирик. — Какая-то невидимая, страшная, всепроникающая зараза… Вилт дошел до такой низости, что остался там навсегда и выболтал им наши секреты, еще хорошо, что знал он не так много, мы ведь очень предусмотрительные. Пришлось его убирать прицельным лучом — его там убила молния. Надеюсь, тебе подобное не грозит?

Кеворка хотел ответить, что нет, не грозит, но сказал:

— Я, понимаете, предупредил их… о похищении. — И тяжело вздохнул. — Я не мог иначе. Со мной действительно что-то такое сделалось…

— Не узнаю тебя, мой славный Кев! — вознегодовал Цытирик. И в эту минуту стал на себя непохож, как будто Кеворка успел передать ему частичку собственного смятения. — Вспомни, когда ты летал к Аджарте — даже оттуда ты вернулся самим собой, такое сложное похищение, такие безумно опасные излучающие образцы! Даже этот завистник Нак, который, правда, завидует даже обыкновенному грибу, восхитился твоей работой и устроил в твою честь салют перед Дворцом Светил. Такого не каждый разведчик удостаивается. Уж я-то как-нибудь знаю.

— Как это было давно, я все забыл…

— Забывать — великое искусство. Я тебе помогу забыть твоих прикатчиков. Я очень хорошо умею не только все помнить, но кое что и забывать, если возникает такая необходимость. Недаром же мне доверено писать нашу историю. Хартингское Время знало, на ком остановиться и сделать свой выбор, — усмехнулся Цытирик.

Перед ними выросли меховые двери стационара, а позади раздались тяжелые шаги и жалобные всхлипы. Цытирик и Кеворка обернулись: к ним со всех ног бежал Гут.

— Раплет, Раплет… — кричал он, — Раплет, Раплет…

— Что — Раплет? Что у тебя опять? — сердито спросил Цытирик. — Вечно у тебя что-нибудь неладное, всякие глупые осложнения. Без неприятностей ведь не можешь.

— Не могу, — согласился безропотно Гут. — Я его всего почистил, снял старые ошметки, он стал у меня совсем как новенький. Я его завел на полную катушку, а он как врежет мне — и убежал. Не знаю даже — за что. Вот еле-еле до вас доплелся… Ой-йе-ей! — Гут осторожно дотронулся до огромной шишки, которая красовалась у него на лбу.

— Где он? — завопил Цытирик. — А информация? Информация где? Ты у него ее взял?

— Я взял? Не знаю, — Гут растерянно пожал плечами, — я, кажется, не успел. Информации, кажется, у меня нет. Он побежал к Светилам — на тебя, Кеворка, жаловаться! Его информация убежала вместе с ним — я так думаю.

Цытирик даже забыл отругать Гута, так был раздосадован.

— Какие отношения сложились у тебя с Раплетом? Он что-нибудь знает? Ну про эти твои новые мысли?

— Знает. Прими, Гут, мое сочувствие. Если вы, Великий, мне прикажете, я сейчас же верну Раплета на станцию.

Цытирик был полностью выбит из колеи — неслыханная дерзость со стороны амера: напасть на службу Времени!

— Но ты не в силах его вернуть — ты сейчас на карантине. Я немедленно свяжусь со Светилами. О! Это ему дорого обойдется: его спишут на запчасти. Гут, иди к образцам — как бы они тоже не взбесились. У них у всех без исключения просматривается эта опасная тенденция. Очень сильные отклонения. Зачем надо было выбирать таких ненормальных? А ты, Кев, пойдем со мной. Я постараюсь освободить тебя от чуждых влияний и наслоений. Ты будешь спать, а я буду читать тебе вслух нашу родную Историю — что может быть ее интереснее, нашей матери-Истории?

Они бесшумно пропали в мягком проеме, а Гут поплелся обратно на станцию.

ГУТ — НАШ СТОРОЖ

Мы сидели в кубе. Аленька, закутанный в сетку, был самый одетый из нас.

— Дикие они все какие-то здесь, — шепнула Кима Наташе. — Мы почти голые, а им хоть бы что. Я прежде всего накормила бы нас и дала хоть какую-нибудь одежду. Где долг гостепреимства — нету! Я у себя дома привыкла есть по часам.

— И и что самое странное — я даже не знаю, как надо с ними держаться, — вслух сказал самому себе Витя.

Он лежал в углу на спине, руки за голову, уставившись в потолок, откуда поползло вниз желто-зелено-синее и фиолетовое облако, оно ярко засветилось и стало нас всех по очереди расцвечивать.

— Надо — вместе, — подсказала Чапа. — Вместе — теплее и веселее. — Она лежала у Витиных ног.