КГБ и тайна смерти Кеннеди

3 марта Советский отдел Управления по планированию ЦРУ, под чьей опекой находится перебежчик, формулирует 44 вопроса и подвопроса по делу Освальда для использования их ФБР при опросах Носенко. Вопросник направлен на углубление базового сообщения Носенко об отношениях КГБ с Освальдом. Гувер отказывается завизировать список вопросов, и он не используется сотрудниками ФБР при повторном опросе Носенко 3, 4 и 6 марта. Носенко изъявляет готовность дать показания по делу Освальда президентской комиссии, но это не вызывает положительной реакции. 9 марта Советский отдел выражает письменный протест по поводу отказа ФБР, высказывая сомнения в его способности добыть сведения по советскому периоду и заявляя о невозможности работать по делу Освальда без соответствующей информации.

К треугольнику добавилась еще одна сторона, и он на какое-то время превратился в четырехугольник. Новый участник истории — ФБР — становится оппонентом ЦРУ в оценке лояльности перебежчика американским спецслужбам. Нет единого мнения и в самой разведке, чьим достоянием по «праву первой ночи» остается АЕФОКСТРОТ, в течение двух месяцев превратившийся в сплошную головную боль для своих хозяев.

В раскаленных умах руководителей Советского отдела, поддерживаемых кем-то из Службы внешней контрразведки ЦРУ, рождается блестящая идея — подвергнуть перебежчика полной изоляции и, на жаргоне американской разведки, «потрясти», допросить с пристрастием. В 1978 году на заседании комиссии Конгресса по очередному расследованию убийства президента Кеннеди уже упоминавшийся Харт объяснил, что, будучи не в состоянии получить признание Носенко в дружественной обстановке, указанные руководители «решили поместить его в более спартанские условия и начать строгие допросы. Целью было создать ему психологический дискомфорт, запугать и вытряхнуть скрываемые секреты».

Идею довели до руководства разведки. Р. Хелмс, заместитель директора ЦРУ, считавший дело Носенко «костью в горле», встретился с заместителем генерального прокурора для обсуждения такого беспрецедентного предложения, а затем заручился поддержкой и самого генерального прокурора США Роберта Кеннеди.

Решение было принято. 4 апреля политический беженец Носенко, он же секретный источник ЦРУ АЕФОКСТРОТ, он же предатель КГБ Идол, был посажен на полиграф (детектор лжи) и без судебного разбирательства и приговора суда оказался в одиночном тюремном заключении, где провел свыше трех лет, а вообще в изоляции — четыре года и восемь месяцев.

Выступая в 1978 году в упомянутой комиссии Конгресса, Носенко делился воспоминаниями о своей изоляции, начиная с первой проверки на детекторе лжи, и дальнейшем общении с кураторами, которым он в 1964 году добровольно вверил свою судьбу: «Сотрудник ЦРУ начал кричать, что я лгу, и в комнату немедленно ворвались несколько охранников. Они приказали мне встать к стене, раздеться и обыскали меня. После этого повели наверх, в одну из комнат чердака. Там была лишь металлическая кровать, прикрепленная к полу. Никто ничего мне не сказал, сколько я буду здесь находиться и что со мной будут делать. Через несколько дней два сотрудника ЦРУ… начали допросы. Я старался сотрудничать и вечерами даже писал для них все, что мог вспомнить о КГБ. Допрашивали меня месяца два. Тон допросов был грубым и враждебным. Затем они перестали приходить. Меня держали в этой комнате до конца 1964 года или до начала 1965 года. Принуждали вставать каждый день в 6 часов утра и не разрешали ложиться до 10 часов вечера. Условия были очень плохие. Я мог пользоваться душем только один раз в неделю, раз в неделю мог бриться. Мне не давали зубной щетки и зубной пасты, кормили очень плохо. Я все время испытывал голод. Мне не разрешали ни с кем разговаривать, не давали читать. Не разрешали даже подышать свежим воздухом или посмотреть в окно. Единственное окно в комнате было плотно закрыто решеткой и шторами, дверь в комнату была обита железом, а за дверью меня стерегли круглые сутки два охранника.

Единственной мебелью в комнате была узкая кровать и электрическая лампа. Летом в комнате было очень жарко».

Действительно, трудно себе представить условия более спартанские, чем были созданы для АЕФОКСТРОТА кураторами из ЦРУ.

Такие действия ЦРУ по отношению к своему добровольному помощнику можно оценить по-разному. Все зависит от того, какие критерии положить в основу оценки. С точки зрения гуманизма — бесчеловечно. С позиций прав человека и юстиции — беспредел.

С профессиональной точки зрения — единственно правильный ход в той конкретной ситуации. Это мнение мое, как бывшего офицера разведки. Обычно, анализируя прошлые действия и зная их результат, мы нередко заявляем: «Нет, лучше было сделать так». Но даже сейчас, спустя 30 лет после тех событий, я не вижу альтернативы оперативным мерам, принятым нашими противниками в сложившейся обстановке. Попробую объяснить, почему я так считаю.