КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева

В середине тридцатых большинство старшекурсников в Кембридже были настроены апатично-консервативно. Хотя консерваторы располагали самыми крупными политическими клубами в Оксфорде и Кембридже, они казались интеллектуально вымирающими и сторонящимися какой-либо активной деятельности. В начале 1934 года автор заметки в «Кембридж Ревью» заметил:

«Политическая деятельность в старых университетах за последние несколько лет была, главным образом, занятием социалистов и, во все большей степени, коммунистов… Русский эксперимент вызвал в университетах очень большой интерес. Он считается смелым и конструктивным, а молодежь, которая всегда нетерпелива по отношению к осторожной медлительности и препятствиям со стороны старшего поколения, склонна сочувственно отнестись (часто независимо от политических взглядов) к этой попытке найти новый социальный и политический порядок.»

Рост симпатий среди идеалистически настроенных старшекурсников в отношении «русского эксперимента» был связан с событиями в Британии в не меньшей степени, чем с развитием дел в России. Момент, который Ким Филби считал «истинным поворотным пунктом» в своем политическом развитии, для многих представителей молодежи, сочувствующих Советскому Союзу, наступил вместе с «деморализацией и разгромом лейбористской партии в 1931 году». За великим «предательством» лидера лейбористов Рамсея Макдональда, выразившемся в согласии возглавить в августе 1931 года состоявшее преимущественно из консерваторов национальное правительство, последовало поражение лейбористов на избирательных участках два месяца спустя. Что касается Филби, то ему:

«Казалось невероятным, что (лейбористская) партия настолько беззащитна перед резервами силы, которые реакция сумела мобилизовать в минуту кризиса. Что еще более важно, тот факт, что избиратели, по всей видимости, будучи достаточно искушенными, тем не менее попали под воздействие циничной пропаганды, ставит под сомнение верность исходных предпосылок демократии в целом».

Когда лейбористы потеряли ориентиры в «великой депрессии», Россия как раз находилась в самой гуще великих экономических преобразований первой пятилетки. «Великолепную пятерку» соблазнила не жестокая реальность сталинской России, а мифический образ золотого века социализма: рабоче-крестьянское государство, мужественно строящее новое общество, свободное от социального снобизма британской классовой системы. Этот мифический образ был настолько прочным, что его не могли разрушить даже поездки в Россию, совершаемые теми, кого он соблазнил. Малькольм Маггеридж, возможно, лучший из британских журналистов, работавших в Москве в середине тридцатых годов, писал о радикальных пилигримах, прибывавших в сталинскую Россию из Великобритании:

«Их восторг по отношению ко всему, что они видели и что им говорили, и то, как они выражали этот восторг, безусловно, являют собой одно из чудес нашего века. Среди них были страстные защитники гуманной бойни, которые взирали на массивное здание ОГПУ со слезами благодарности на глазах; страстные защитники пропорционального представительства, которые с готовностью соглашались, когда им объясняли необходимость диктатуры пролетариата; страстные священники, которые благоговейно перелистывали страницы атеистических изданий; страстные пацифисты, которые с восторгом смотрели на танки, с лязгом ползущие по Красной площади, и тучи бомбардировщиков, от которых становилось темно в небе; страстные специалисты по градостроительству, которые стояли перед перенаселенными обветшавшими многоквартирными домами и шептали: „Если бы только у нас в Англии было что-нибудь похожее!“ Эта почти невероятная доверчивость туристов, по большей части с университетским образованием, изумляла даже советских официальных лиц, привыкших к гостям из-за рубежа…»

Американский корреспондент Уильям С. Уайт, работавший в Москве, отмечал такую же наивность среди приезжавших в сталинскую Россию американцев:

«Они с огромным энтузиазмом относятся ко всему, что видят, но не всегда логичны; они испытывают энтузиазм еще до приезда, и визит лишь удваивает его. Учительница из Бруклина съездила на экскурсию в типографию одной из газет. Там она увидела машину, творившую чудеса с бумагой. „Действительно, это замечательно, — сказала она. — Такое удивительное изобретение могло быть сделано только в такой стране, как ваша, где труд свободен, где нет эксплуатации и где все работают на одну цель. Я напишу книгу о том, что я здесь увидела“. Она была немного смущена, когда увидела сзади машины табличку „Сделано в Бруклине, штат Нью-Йорк“.