КГБ-рок

На столбе горела лампочка без плафона, освещала красный транспарант на стене дома культуры с буквами «Ленинизм – наше знамя» и портрет Ленина над ним.

Осипович достал пачку «Ту-134», вынул две сигареты, прикурил зажигалкой девушке и себе.

Он спросил:

– Как тебя зовут?

– Наташа.

– Александр.

Девушка улыбнулась, сделала затяжку.

– Ты учишься где-нибудь? – спросил Осипович.

– Не, работаю. На «Мосэлектрофольге».

– Живешь с родителями?

– Не, в общаге. Я не с Москвы, – она бросила сигарету, раздавила носком туфли. – Общага здесь недалеко, на улице Ремизова. Сначала немного пройти по Электролитному…

– Проводить тебя?

Наташа кивнула. Из-за поворота выехал КамАЗ-самосвал, громыхнул, проезжая лужу.

25 апреля, воскресенье

Осипович подошел к окну, посмотрел на пятиэтажный кирпичный дом с вывеской «Детская библиотека» на первом этаже.

Он отвернулся от окна. В комнате у каждой стены стояли по две железные кровати с почерневшими хромированными спинками. Три из них пустовали. На протянутой между кроватями веревке висели лифчики, колготки, женские трусы.

– Где твои соседки? – спросил Осипович.

– Разъехались по домам. Выходные же.

Наташа села на кровати, прислонилась к стене. Завернулась в одеяло в дырявом пододеяльнике. К ободранным обоям были приклеены фотографии девушек с упаковок колготок и портрет Бельмондо из журнала «Спутник кинозрителя». Зеленое платье, в котором Наташа была на дискотеке, валялось на соседней кровати вместе с джинсами и рубашкой Осиповича.

– Им хорошо, – сказала Наташа. – Они все с Подмосковья. Сел на электричку – и через час будешь дома. Это мне на поезде двое суток почти… Ты знаешь вообще, что это за жизнь – по лимиту? Ты знаешь, через сколько еще лет я получу прописку? Вам, москвичам, хорошо…

– Я сам не москвич. Я из Минска. Снимаю комнату…

Осипович взял с тумбочки сигареты, зажигалку. Спросил:

– Будешь?

Она тряхнула головой.

– Все, уходи!

– Что значит – все, уходи? – Осипович щелкнул зажигалкой, прикурил, затянулся, выпустил дым.

– То и значит!

Осипович сел на кровать рядом с девушкой. Протянул руку, взялся за край одеяла, потащил вниз. Показался сосок левой груди. Наташа схватила его руку. Короткие грязноватые ногти впились в кожу.

– Хорошо, хорошо. Я уйду. Просто объясни, в чем дело? То я был хороший, то уже нет?

– Ты получил, что хотел? Получил. Теперь все, вали отсюда!

Осипович встал с кровати, сделал затяжку. Затушил сигарету о край банки с окурками на подоконнике, бросил окурок в банку.

* * *

Кузьмин в синем спортивном костюме сидел у телевизора. По экрану бежали солдаты с автоматами.

Голос за кадром говорил:

– Сегодня британские войска вытеснили аргентинских военных с острова Южная Георгия и получили над ним полный контроль…

– Игорь, иди обедать! – послышался женский голос из кухни.

Кузьмин сунул ноги в стоптанные шлепанцы, встал, прошел на тесную кухню «хрущевки».

На табуретке сидел сын Кузьмина, Вова – мальчик лет десяти. Он ковырял вилкой царапину на столе. Кузьмин сел на соседнюю табуретку.

Его жена, женщина под сорок, полная, с варикозными венами на белых ногах, в синем халате, накладывала из кастрюли в тарелку пельмени.

Она поставила тарелку перед Вовой, потом положила Кузьмину и себе.

– Сане Кутепову еще в том году купили «раскладушку», – сказал Вова.

Кузьмин наклонился, открыл буфет, достал начатую бутылку водки и рюмку.

– Не рано? – спросила жена, втискиваясь на табуретку между батареей и столом.

– Нормально, – сказал Кузьмин, налил полную рюмку. – В свой выходной выпить – дело святое.

– Майонез забыла достать, – сказала жена. – Вова, возьми в холодильнике.

Вова, не вставая с табуретки, дотянулся до ручки холодильника «Ока III», открыл. Вынул двухсотграммовую банку, прикрытую погнутой металлической крышкой с надписью «Провансаль», поставил на стол.

Кузьмин взял банку, выковырял вилкой майонеза на край своей тарелки, взял рюмку.

– Ну, за все хорошее.

Он выпил, поставил рюмку, громко ударив дном о стол.

– Ты так можешь разбить ее, – сказала жена.

– Ну так как насчет «раскладушки»? – спросил мальчик. – Купите?

– Мы ж вроде не планировали в этом году, – сказала жена. – На будущий год…

– И что, мне еще целый год на «Орленке» кататься? У всех пацанов уже «взрослики» или «раскладушки»…

– Ладно, Вова, посмотрим на твое поведение, – сказал Кузьмин, взял бутылку, налил еще рюмку.

– Ну куда ты столько? – спросила жена.

– Это – всё, норма. Больше не буду.

* * *

Окно в узкой длинной комнате было завешено плотной коричневой занавеской. В «стенке», кроме книг, стояли телевизор «Рубин Ц-202» и проигрыватель «Вега-115 стерео» с колонками АС-25.

Юрченко подошел к проигрывателю, достал из конверта пластинку, положил на резиновый коврик, подвел тонарм, нажал на рычажок. Тонарм опустился на пластинку.

Из колонок послышалось шипение, потом зазвучал саксофон. Юрченко накрыл «вертушку» прозрачной пластмассовой крышкой, положил на нее конверт.

На конверте, над портретом на черном фоне, оранжевыми буквами было написано“ Duke Ellington”, ниже – синими “Blues in Orbit”.

К саксофону добавились ударные и рояль.