КГБ-рок

Рядом с Лизой за столом в большой комнате с лепниной под высоким потолком сидел Гоша – парень лет двадцати, в черном фраке с позолоченными пуговицами и ярко-красной рубашке.

Всего за столом сидели человек двадцать пять, ели и пили портвейн, разговаривали, перекрикивая музыку, – из импортных колонок, подвешенных в углу над диваном, звучал альбом Брайана Ино“ Before and After Science”.

Гоша взял бутылку портвейна, налил в граненые стаканы себе и Лизе. Наклонился к ее уху, кивнул на лысого бородатого мужчину, сидящего на углу стола.

– Лопацкий, хозяин квартиры, – сказал он. – Ты зря стремалась идти. Здесь многие друг друга не знают. Вообще абсолютное большинство пиплов на его вечеринках – совершенно левые, он с ними едва знаком. Приходят выпить и пожрать на халяву. А он и не против, у него насчет мани все в норме. Фарцует иконами. Но, в отличие от многих барыг, не жадный – может запросто выдать каким-нибудь бедным ленинградским музыкантам, приехавшим на квартирник, стольник на опохмел. Ему нравится быть таким меценатом, подкармливать бедствующих богемных пиплов.

Лиза дожевала бутерброд с сервелатом, взяла рюмку, сделала глоток.

Напротив сидели двое мужчин – один лет сорока, маленький, щуплый, коротко стриженный, в очках, другой – лет на десять моложе, с волнистыми длинными темными волосами. К их разговору прислушивался всклокоченный парень в косухе, разрезанной в нескольких местах, с вырванными заклепками.

– Концептуальная литература пока никак не использовала ресурс говна, – сказал длинноволосый. – А мне кажется, что в нем есть огромный потенциал. Начиная с самой процедуры испражнения до всевозможных сексуальных смыслов, которые можно придать говну…

Щуплый нахмурился.

– При всем уважении к вашему творчеству, Володя, понять ваш интерес к подобным темам я не смогу никогда. Для меня все, что связано лишь с физиологией и не несет в себе никакого духовного начала, – категорическое табу.

Парень в косухе встал, взял свою тарелку, отошел от стола.

– Я считаю, что, каким бы западником ни был человек, отказываться от русских корней – это просто грешно, – продолжал щуплый. – Извиняюсь, конечно, за высокопарность, но в наших корнях есть какая-то особая святость, которая западному человеку не свойственна.

– Все это попахивает великорусским шовинизмом, Лёва, – сказал длинноволосый.

– Ни в коем случае. Ты, Володя, прекрасно знаешь, что мне как еврею это совершенно не близко. Я говорю лишь о духовном начале в противовес чисто физиологическому…

Вернулся парень в косухе, сел на свое место, поставил на стол тарелку. На ней лежала коричневая колбаска. Парень разделил ее вилкой на кусочки, сунул один в рот, начал жевать.

Длинноволосый поглядел на парня, принюхался, выбежал из-за стола. Щуплый тоже вскочил.

Гоша захохотал, показал парню большой палец.

– Гад, ты – молодец! Всегда в своем репертуаре! Как говорится, безумный род людской, кривляйся и пляши!

Сидящие рядом с Гадом отсаживались подальше, некоторые уходили из-за стола.

– Это что, действительно… оно? – спросила Лиза.

– Ну да… – Гад заулыбался.

Лиза встала из-за стола, схватила со спинки стула холщовую сумку. Прошла через комнату, вышла на балкон.

Внизу по Садовому кольцу проезжали машины с зажженными фарами.

Лиза достала из сумочки пачку сигарет, взяла одну. Обернулась. В глубине балкона стоял парень. Он вынул из заднего кармана джинсов зажигалку, прикурил Лизе, потом себе. Огонек зажигалки осветил его лицо.

Лиза сделала затяжку, выпустила дым, посмотрела на парня.

– Это ты был пару дней назад на «Пушке»?

Парень кивнул.

– И ты действительно фашист? – спросила Лиза.

– Нет, я самый обычный антисоветчик.

Лиза улыбнулась.

– И этим я не сильно отличаюсь от девяноста пяти процентов людей, которые сейчас находятся в этой квартире, – сказал парень. – Как тебе перформанс Гада с говном?

– Прикольно по концепции, но не совсем в моем вкусе.

– Как тебя зовут?

– Лиза.

– Я – Андрей.

24 апреля, суббота

Осипович – в джинсах “Levi's” и черной рубашке – танцевал в толпе парней и девушек.

На стене моргали огни цветомузыки – синий, желтый, зеленый и красный.

Из колонок звучало:

С тех пор летаю, как ракета,
Сам не могу себя догнать.
Ведь жизнь, видно, это – просто эстафета,
В которой кто-то должен проиграть.
Кто не успел, тот опоздал,
Кто не успел, тот опоздал.

* * *

Осипович с девушкой в зеленом платье и еще две пары топтались посреди зала. Остальные стояли группками у стен.

Звучала песня:

Но это лучше, чем быть жалким как листок.
Года, что дым, еще один, а мы все ждем, пока живем.
И как ни странно, мы по-прежнему вдвоем.
И хорошо, что мы по-прежнему вдвоем.

* * *

Песня закончилась.

– Пошли, может, покурим? – спросил Осипович.

Девушка кивнула. Они прошли по полутемному фойе, вышли на крыльцо.