Через свой журнал Левченко получил путевку на две недели в дом отдыха газеты «Правда». Дом отдыха находился в живописном лесу, километрах в пятидесяти к востоку от Москвы. Наташе с сыном пришлось остаться на это время в Москве у ее матери. Дом отдыха, разумеется, был привилегированным. Кормили очень обильно, пища была по-российски тяжелой, и дня через три-четыре Левченко решил ограничить свой рацион главным образом хлебом, маслом, яйцами, вареньем и чаем.
Постоянные дожди мешали прогулкам по окрестным местам. Сезон отпусков в основном уже закончился, поэтому отдыхающие в большинстве своем оказались пожилыми людьми. В прошлом это были сотрудники редакции «Правды» и ее типографии, вышедшие теперь на пенсию. Их настроение было довольно мрачным, подстать погоде. Они мало разговаривали, а если и открывали рот, то главным образом для того, чтобы поплакаться друг другу в жилетку, как трудно жить на пенсию, как сложно достать в магазине хорошие и недорогие продукты и как возмутительно высоки цены на рынках.
Впрочем, в баре дома отдыха Станиславу удалось встретить родственную душу. Это был пятидесятилетний вдовец, ретушер «Правды». Он специализировался в газете на приукрашивании и прямой подделке фотографий Брежнева и других членов Политбюро, предназначенных для публикации в печати. «Если их хотя бы чуть-чуть не подлакировать, народ станет думать, что Политбюро — это дом престарелых, богадель простодушно пояснял ретушер.
Однако его профессиональных навыков доставало и на большее. Чтобы продемонстрировать любовь советских лидеров к Леониду Ильичу, «Правда» частенько печатала фотоснимки членов Политбюро, собравшихся в аэропорту, чтобы встретить Брежнева по его возвращении из какого-нибудь дальнего вояжа или, наоборот, чтобы проводить его.
В действительности, как объяснил Станиславу его новый приятель, члены Политбюро редко утруждают себя поездками в аэропорт. Вот и приходилось брать их снимки, сделанные по какому-то другому случаю, и искусно размещать выкроенные оттуда фигуры на фоне здания аэропорта, как будто они там действительно собрались. Левченко соглашался со своим собеседником, что такую невинную подделку не приходится осуждать, ее даже надо считать полезной: ведь не что-нибудь, а важные государственные дела не дают возможности членам Политбюро тратить время на парадные церемонии. Обходными путями Левченко старался разузнать собеседника, как выглядит материальное положение рядовых советских людей. Он упомянул о брюзжании пенсионеров, собравшихся в доме отдыха. «Во многом они правы, — заметил ретушер. — Похоже, что жить на зарплату с каждым годом становится все труднее. К тому же все больше товаров становится «дефицитом».
Для редакционных работников «Правды» не составляли секрета и такие факты. Бросив все ресурсы на строительство стадионов, гостиниц, бассейнов и городка для спортсменов («олимпийской деревни») в связи с предстоящей в 1980 году Олимпиадой, власти резко сократили жилищное строительство в Москве. Так что тысячи, а может быть, десятки тысяч семей лишились обещанных новых квартир. Да и олимпийские объекты строились кое-как — сказывались фантастическое расхищение материалов и недостаток рабочих рук.
Строителей нередко удаляли со стройплощадки, чтобы специальные команды КГБ могли установить в новых зданиях устройства для подслушивания. Во многих местах, где не хватало рабочих, трудились десятки тысяч лагерников. Режим был, видимо, не слишком жестким, и в окрестностях участились случаи грабежей, убийств и изнасилований. «Честно говоря, от этих строек хочется держаться подальше», — заключил ретушер.
Он рассказывал также о бессмысленных убийствах, «нагнавших страху». Группы подростков убивают людей прямо на улице, притом без всякой причины, по-видимому, в поисках острых ощущении.
От таких убийств трудно защитить население. Единственное средство — это патрулировать определенные районы силами милиции и переодетых гебешников. В полной безопасности можно себя чувствовать лишь в самом центре Москвы, в радиусе примерно полутора-двух километров от Кремля. Левченко знал, что это действительно так: центр города всегда насыщен милицией и патрулями КГБ.
Новый приятель Станислава упомянул и еще об одном явлении: волне антисемитизма в связи с тем, что евреям разрешено теперь уезжать из СССР, в то время как все прочие были обречены влачить жалкое существование, оставаясь на месте и не видя для себя никакого выхода. «По-моему, это несправедливо, — говорил ретушер. — Несправедливо и то, что теперь еврейские девушки получили преимущество перед всеми остальными: у них отбою нет от женихов, потому что, женившись на еврейке, каждый получает шанс уехать…»
На досуге Левченко пытался читать. В Токио его рабочий день начинался с просмотра газет, где легионы первоклассных журналистов освещали события с различных точек зрения. Сквозь призму японской прессы он волей-неволей видел общество, заряженное энергией, пульсирующее оптимизмом, общество, благосостояние которого непрерывно повышается, несмотря на явную скудость природных ресурсов.