КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

Совсем другое дело быть офицером разведки! Уже не его вербует КГБ, a oil сам от имени КГБ вербует кого захочет. Теперь не сам он пишет доносы (хотя и это вполне возможно), но, наоборот, ему присылают доносы на других, и он самолично решает, как с ними поступить От того, в каком тоне разведчик доложит о них начальству, зависит участь и доносчика, и объекта доноса. Любому из своих недругов сотрудник КГБ может перекрыть выезд за границу, причем тот сам будет принужден оправдываться в этом до конца жизни. Разведка была самым престижным, самым высокооплачиваемым местом работы в СССР, идеальным для молодого мужчины. В наши же Дни, наоборот, никаких привилегий она не сулит.

Да и сама деятельность ее находится под большим вопросом. Слишком длинный за ней тянется шлейф скандалов…

— А теперь поговорим о вашем радиоприемнике! — вступил в беседу молодой полицейский в штатском лет тридцати с небольшим, мой ровесник. — Но разговаривать будем не сегодня и не здесь, а завтра, в Токийском полицейском управлении, — продолжал он. — Сейчас же вы свободны!.. Но и приемник, и магнитофон мы у вас конфискуем! — иронически заметил он и, подойдя ко мне, протянул заранее заготовленную бумажку размером с ладонь.

Убедившись в том, что речь в ней идет только о приемнике и магнитофоне, а вовсе не о том, что я соглашаюсь стать агентом японской разведки, я ее подписал. Плевать я хотел на эту технику! Но в то же время меня удивило то, что полицейские не пытались меня завербовать. Они, без сомнения, знали, что отец мой генерал, да и сам я могу служить солидным источником информации. Должно быть, у них и без меня имелось достаточно осведомителей и в токийской резидентуре КГБ, и в штаб-квартире разведки в Ясеневе. Вводить нового означало бы лишний риск.

II Отчуждение

— Ну как, вы завтра придете к нам? — осведомился полицейский лейтенант, провожавший меня до двери. Видеокамеру убрали, потому что официальная часть кончилась.

— Увы, я должен буду прямо сейчас доложить обо всем в посольство. Думаю, что мне не разрешат, — сказал я.

— Да-а? — удивился полицейский, но ничего более не добавил. Младшие в Японии не имеют права на собственное суждение.

Темная улица была пуста. Дождь кончился, и, поджидая такси, я попытался осмыслить случившееся. Согласитесь, это было весьма непросто.

За четыре месяца до этого, в феврале, меня вызвали в командировку в Москве. Тем самым руководство КГБ, само того не ведая, как бы официально уведомило отдел общественной безопасности Токийского полицейского управления о моем истинном статусе. Ведь рядовые корреспонденты ТАСС в командировку в Москву не ездят, разве что умрет кто-то из родителей, но тогда об этом объявляется во всеуслышание. А для решения каких-нибудь журналистских проблем вызывают заведующего отделением. К тому же я отнюдь не являюсь мало-мальски значительной фигурой в ТАСС, наоборот, меня постоянно порицают за частое отсутствие в офисе. И вдруг — командировка в Москву.

Но я все равно радовался, ибо знал, из-за чего меня вызывают. На Кана, разработка которого длилась уже около двух лет, наконец лично обратил внимание начальник разведки Крючков и приказал сделать из него суперагента, о котором можно было бы, не стыдясь, докладывать лично Председателю КГБ Чебрикову. Это означало поток орденов на всю огромную пирамиду начальников, грозно возвышавшуюся надо мною, да и для меня самого, может быть, самую скромную медальку. Впрочем, в КГБ нередко бывает так, что после какого-нибудь удачного мероприятия все награды достаются начальникам, а о непосредственных исполнителях забывают. Но в моем случае это не пройдет. Я найду способ тактично напомнить о себе. Ведь я кручусь в кагэбэшной среде с детства!..

Загвоздка была только в том, что Кан отнюдь не был суперагентом, как и я — суперразведчиком. Последних я никогда в жизни не видел. Они просто не смогли бы выжить в косной, бюрократической системе КГБ.

Однако командировку в Москву я воспринял с торжеством. Она означала не только возможность приятных бесед с большими начальниками, которые в обычных обстоятельствах никогда бы не стали со мной общаться, но и отсутствие всякого страха за свое будущее. Именно он, леденящий и подлый, отравляет каждый отпуск в Москве, куда все мы должны ездить в обязательном порядке. Но ветераны КГБ, уцелевшие в репрессиях, наоборот, завидуют нам.

— У вас, молодых, — говорят они, — все равно есть хоть какая-то ясность! А вот ведь как бывало: приедешь в 1947 году из Берлина или Вены в от пуск, даже и спрашивать не смеешь о дальнейшей своей судьбе! И лишь через месяц начальник отдела, глядишь, буркнет: «Ладно, так и быть, завтра выезжаешь снова в Берлин!» А билета нет, а вещи не собраны, жена в панике! Вот и объясняешь ей: «Получил, мол, срочное сверхзадание от товарища Берии, даю тебе два часа на сборы!» А ничего срочного-то и нет, одна показуха!..