КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

Ф. покраснел, потом мгновенно сделался бледным как полотно и, выскочив из кабинета, понесся по длинному коридору, благо в столь поздний час никто из подчиненных не мог его видеть…

…Итак, я снова в Москве, но на этот раз — в роли победителя. Меня вызывает все тот же Крючков, который в прошлый раз защитил меня от несправедливого (а в сущности, вполне заслуженного) доноса.

Торжествующе улыбаясь, Ф сказал:

— Нам предстоит обучить Кана шифрам и радиосвязи, чтобы не стыдно было доложить об этом товарищу Чебрикову, Буквально завтра тебе предстоит самому научиться шифрам, а потом передать это искусство Кану…

Следующим утром я с утра был уже на Лубянке, где находился штаб Восьмого главного управления (ныне входит в ФАПСИ), занимавшегося шифрами. Оно было суперсекретным, и потому прапорщики-охранники долго тискали в руках мой загранпаспорт, испещренный печатями виз, а потом вдруг заявили:

— Приятно познакомиться с крупным советским разведчиком!..

— Да никакой я не крупный, — возразил я, — работаю только в Японии. И неизвестно, поеду ли еще в какую нибудь другую страну!..

С прапорщиками можно было не церемониться в высказываниях. Подтекстов они не понимали, а со старшим по званию, тем более разведчиком, побоялись связываться и уж тем более не посмели бы обвинить его в пораженческих настроениях.

Работник 8-го главка, ожидавший меня в крошечной комнатке, положил передо мною огромный лист, заполненный буквами немецкого алфавита. Это наводило на мысль о том, что шифр, которому меня должны были обучить, создавался еще во время войны.

— А вам известно, что я работаю в Японии, причем по китайцам? И немецкого языка ни я, ни мой китаец не знаем? — спросил я.

— Конечно известно! — спокойно ответил шифровальщик. — К тому же я сам несколько раз бывал в Китае, и знаю, что китайцы не моются, а в жару лишь два раза в день обтираются горячим полотенцем!..

На это мне нечего было возразить, и я подготовился слушать.

В этом шифре сначала нужно было запомнить условные знаки, обозначающие буквы немецкого алфавита, среди которых были и точка, и апостроф, и специфический немецкий знак препинания «умляут». Потом их нужно было множество раз менять квадратно-гнездовым методом, отчего у меня помутилось в глазах, мой мозг гуманитария, привыкший мыслить образами, отказывался воспринимать эту премудрость.

Только теперь я понял, почему все шифровальщики в наших посольствах такие унылые. Да потому, что шифры — это очень скучное дело и заниматься ими может только человек, бесконечно влюбленный в их механические хитросплетения.

Но больше всего меня обескураживал этот «умляут». Сможет ли его усвоить китайский агент?..

Я представил себе, как сижу с Капом на скамеечке в храмовом парке и, расправляя на коленях листок бумаги, говорю: «Вот это, господин Кан, «умляут»!..

А он смотрит на меня черными непроницаемыми глазами, силясь понять, что со мной случилось.

— Нет, Кан с шифрами не справится, потому что не знает немецкого языка! — твердо заявил я Ф. при очередной встрече, скромно умолчав, что в первую очередь не справлюсь с этим я сам.

Ф. удивленно поднял брови, хотя до этого прочитал множество моих донесений, в которых я сообщал, что Кан не силен в иностранных языках. Да, японским он овладел благодаря большому сходству с китайским. И по-русски изъясняется свободно, но только потому, что учил этот язык в детстве. Английский же представляет для него неодолимую трудность.

Все письменные переводы с английского языка, которые Кану давали в институте, он с наивной бесцеремонностью перепоручал мне. Я же сдавал их в бюро переводов по сто долларов за штуку, и все были довольны — и сам Кан, и я, и, конечно, разведка, ежемесячно получавшая по дипломатической почте несколько переводческих счетов, подтверждающих, что Кан позволяет себе сачковать за деньги советской разведки, и, значит, полностью находится в наших руках. Почему же Ф. не сообщил всего этого 8-му главку?..

Ну а от сеансов радиосвязи я отказаться не мог. КГБ, что ни говори, все-таки военная организация.

— Радиосигналы будут посылаться в виде наборов, причем обязательно по-русски! Потому что между всеми разведками мира существует негласный уговор — посылать радиосигналы агентуре только на своем родном языке! — объяснил Ф., тонко улыбаясь.

Но почему этого нельзя было сделать с шифрами? В очередной раз я убедился в том, что КГБ — крайне неповоротливая, гигантская организация, в которой правая рука не знает, что делает левая.

К тому же было неясно, что именно Кан будет передавать из Китая. Химические формулы? Ведь доступа к секретной информации он не имел. Наши генералы надеялись, что по приезде в Китай он попросту сгинет, как и другие прежде завербованные нами его соотечественники, и все проблемы решатся сами собой. Однако в памяти у Крючкова останется след о плодотворной деятельности.

Вернувшись в Токио и купив радиоприемник особо тонкой настройки, я стал размышлять, где нам с Каном провести первый учебный радиосеанс. Может быть, в пещере?