КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

— Прежде всего мы — коммунисты! — наставительно-торжествующим тоном заявил особист и, довольный, положил трубку.

— Один — ноль в твою пользу, сволочь! — раздосадовано воскликнул его собеседник, кладя трубку на место.

«А зачем вообще нужно особистам такое количество агентуры?» — поинтересуется здравомыслящий читатель.

«Да для отчета! — доверительно подмигнув, ответит ему без посторонних свидетелей особист. — Ведь не можем же мы рапортовать начальству, что ничего особенного не раскрыли… Зато мы широко раскинули агентурную сеть, постоянно ее латаем, наращиваем. Тот, кто задумает что-нибудь плохое, тут же в нее и попадает…»

С каждым из этих многочисленных агентов надо встречаться и беседовать минимум один раз в месяц, даже если никакой необходимости в такой встрече нет, — того требуют правила. О каждой встрече особист обязан писать отчет, иногда прилагая к нему письменный донос агента. Начальники разных уровней изучают их, ставят резолюции, докладывают обобщенные материалы самому высокому руководству… Так создается видимость огромной работы.

Однако именно связь с агентом и особенно проведение с ним личных встреч наиболее уязвимы для особистов. Если эту беседу кто-нибудь зафиксирует, то сразу догадается, что офицер особого отдела беседует со стукачом, предупредит об этом своих товарищей, те начнут его сторониться, и как агент он потеряет всякую ценность.

В воинских частях нет явочных квартир, но тамошнее положение как нельзя лучше соответствует пословице, гласящей, что в армии ничего не скроешь. Действительно, круглосуточное пребывание человека на виду у всего гарнизона не только высвечивает все его недостатки, но и лишает возможности сохранить в тайне хоть малую толику самого дорогого и сокровенного для человека. Даже супружеские неурядицы в офицерских семьях тотчас становятся достоянием окружающих. Мало кто может выдержать такое.

Как же сохранить в этих условиях тайну агентурных связей? В армии применяется, правда, вместо явочных квартир так называемое явочное место: где-нибудь за сортиром, в кладовке. Однако риск быть случайно обнаруженными и в таких местах все-таки очень высок, и поэтому особисты порой проявляют поистине удивительную смекалку.

Например, в одном из наших гарнизонов в ГДР постоянным явочным местом был избран физкультурный зал.

«Эта легенда продумана очень убедительно, — с трудом сдерживая смех, читал я в особистском деле, случайно попавшем мне в руки, — так как все в военном городке знают, что офицер особого отдела увлекается спортом и поэтому каждый день после работы ходит тренироваться в физкультурный зал…»

Каким же здоровяком, видно, был этот особист! Однако вряд ли то же самое можно утверждать обо всех его агентах, но они, преодолевая усталость от бестолковой офицерской беготни, вынуждены были плестись по вечерам в физкультурный зал. Если не будешь сотрудничать с КГБ, особый отдел в мгновение ока организует твою высылку из Берлина, причем в такую глухомань, что ненавистный физкультурный зал в заграничном гарнизоне будет казаться тебе истинным раем…

Протиснувшись сквозь плотную толпу разгоряченных, потных мужчин, этот спортсмен поневоле отыскивал глазами особиста и, подойдя к нему, нарочито громко говорил:

— Что это, товарищ подполковник, мы давно с вами гири не кидали…

— Что ж, пойдем покидаем, лейтенант — великодушно соглашался особист. — Эх, если бы все офицеры были такими же отличными спортсменами-разрядниками, как ты!..

При этих словах несчастный лейтенант невольно краснел и стыдливо опускал голову, понимая, что под спортсменами-разрядниками особист подразумевает агентов, да и произнес он эти слова с каким-то явным намеком.

Отойдя в сторонку, где были сложены маты, лейтенант с неохотой брался за гирю, а здоровяк-особист, без видимых усилий подбрасывая свою, шептал:

— Через двадцать минут! — и кивал в сторону, где находился пустой сейчас кабинет начальника физкультурного зала…

Пустовал он конечно же не всегда, а только в те часы, когда там особист встречался со своими агентами.

Разумеется, сам он тоже вынужден был стать стукачом, иначе особый отдел не смог бы заключить с ним столь деликатного соглашения. В оперативном деле даже имелась его фотография.

Взглянув на нее, я разразился громким, язвительным хохотом. Работавшие за столами рядом мои коллеги-чекисты с пониманием восприняли мою реакцию. Каждому из них случалось в таких же вот агентурных делах обнаруживать то соседа по квартире, то школьную учительницу, а то и родную мать.

Я же узнал преподавателя военной кафедры МГУ. Годы учебы там еще были свежи в моей памяти.

Этого преподавателя я видел лишь несколько раз. Помню, меня тогда поразила скука, которой веяло от его хотя и коренастой, но сутулой и совершенно не спортивной фигуры. Ни с кем из коллег он не общался, и уголки его губ всегда были скорбно опущены. Такими же были и его агентурные сообщения, грубой мужской рукой подшитые в дело.