КГБ в смокинге. Книга 2

Ответом меня не удостоили. Пржесмицкий вытащил из-за пазухи карту, беззвучно пошевелил губами и, отыскав неподалеку косой пенек, присел на него. Только тут я вспомнила, что все еще сижу верхом на Вшоле. Впрочем, Вшола, кажется, тоже не замечал этого, застыв в абсолютной неподвижности. Освободив моего носильщика от моего груза, я тихо отошла в сторону и молча стала наблюдать за моими сопровождающими. В общем они вели себя как обычно. То есть молчали, изредка обмениваясь короткими маловыразительными взглядами, словно проверяли, все ли на месте. Но моя интуиция, которая давно уже действовала автономно и даже время от времени вступала в конфликт с сознанием, подсказывала, что дела наши плохи. Даже не будучи знакомой с основами топографии, я не могла не понимать, что наше путешествие по безлюдному зимнему лесу имеет смысл только в том случае, если, во-первых, у Пржесмицкого есть какая-то спасительная цель, до которой мы сможем добраться раньше преследователей, либо, во-вторых… Тут в моих вялых логических рассуждениях возникал резкий обрыв, поскольку придумать второй вариант я просто не могла. Куда же мои спасители спешили как угорелые и почему далекая автоматная очередь парализовала их настолько, что вот уже не меньше пяти минут они сидят и ничего не предпринимают?

Только тогда, в эти минуты неожиданного и не принесшего никакого облегчения короткого отдыха после почти часового кросса по пересеченной местности, я сообразила наконец, что все акции Пржесмицкого и его команды с момента, когда нам удалось перехитрить хорунжего Островского, и до этой томительной паузы в лесу были чистой воды импровизацией. Пока я мирно покачивалась на широкой спине Вшолы, мое воображение, сосредоточенное исключительно на предстоящем спасении, рисовало длинные запутанные лабиринты катакомб времен второй, а может, еще первой мировой войны, которые выведут нас на берег Балтийского моря, прямо к всплывающей подводной лодке под флагом нейтрального государства. А то виделся мне летящий на бреющем полете вертолет без опознавательных знаков, с которого падает у моих ног крепкая веревочная лестница, уносящая нас через всю Европу к Средиземному морю с салютующим авианосцем, где ждет на просторной палубе Юджин в ослепительно белой капитанской форме…

Убаюканная мерным аллюром Вшолы, я настолько успокоилась и даже поверила в скорое освобождение от томительной неопределенности своего нынешнего положения и бесконечного, как лес, страха, что позволила себе полностью расслабиться и даже вздремнуть. Как видите, пробуждение было ужасным.

Пржесмицкий молчал, его соратники, свято чтя субординацию, также безмолвствовали, а я, утратив последние крупицы оптимизма, уже начала подыскивать взглядом укромное местечко в относительной близости от нашего совета в Филях на тот случай, если не справлюсь с очередным приступом тошноты на почве животного страха.

Интуиция не подвела меня и на сей раз. Когда мои немногословные попутчики, плюнув на все каноны джентльменского кодекса чести, вдруг все разом заговорили на иврите, мне стало ясно, что ситуация достигла критической отметки.

Говорили они недолго, минут пять, но очень быстро, хотя и негромко, размахивая руками, при этом чертя носками ботинок на снегу (а он падал все сильней и гуще) какие-то замысловатые зигзаги. Больше всего меня поразила разговорчивость водителя. Когда он не молчал, лицо его совершенно преображалось, словно в лесу его незаметно подменили.

Наконец переговоры закончились. Вшола и водитель рванулись куда-то в сторону, в самую чащобу, а Пржесмицкий обернулся ко мне, открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, в последний момент передумал, вновь уселся на пенек, развернул карту и стал изучать ее с преувеличенным вниманием. Понимая, что в душе его происходит какая-то борьба, я решила не форсировать события и, демонстративно повернувшись спиной, стала изучать строение сосновых ветвей путем слабых ударов ногой по стволу. Добившись того, что прямо мне на шапку свалилась хорошая порция слежавшегося снега, я, очевидно, убедила Пржесмицкого в своем полном равнодушии ко всему происходящему, поскольку через пару минут услышала его тихий голос:

— Вы зря обижаетесь, Вэл.

— Кто обижается? — Я так резко обернулась, что с трудом сохранила равновесие. — Я? Вы что, действительно считаете меня идиоткой? Я не обижаюсь, пан Пржесмицкий. Я только надеюсь. Молча. Надеюсь, что вы как следует взвесили степень вашей ответственности за наши судьбы…

Пржесмицкий поморщился.

— Что, не нравится? — наливаясь злобой, тихо осведомилась я. — Чересчур напыщенно, да? Громкие слова? А вы понимаете, что ждет всех нас после того, как вы за неполные сутки отправили на тот свет десять человек?

— Мы, убийцы, ни в чем себе не отказываем.

— Только, ради Бога, не надо изображать из себя супермена! У меня уже была возможность убедиться в вашей доблести, так что… — я вела себя низко и чувствовала это.

— Кто-то из древних утверждал, что впечатление на женщин нужно производить всю жизнь. Хотя бы ради того, чтобы пораньше свести их в могилу.

— Сами придумали?