Сообразив наконец, что оружие, скорее всего, отлетело в сторону, когда, схватившись за ветку, я пыталась сохранить равновесие, я тихонько опустилась на колени и стала шарить по рыхлому снегу, то и дело натыкаясь на сучья и колючие сосновые иглы. От напряжения и страха я вся взмокла. Отбросив слипшиеся волосы назад, я посмотрела вверх, на небо, но ничего не увидела. Темнота в моем природном укрытии стояла практически такая же, как в могиле. Больше всего мне хотелось отползти от этого места как можно дальше, чтобы, не дай Бог, не наткнуться на чью-нибудь обледенелую руку или нос. Но куда? В какую сторону?..
— А я думал, вы начнете стрелять, — прошептал за моей спиной Пржесмицкий.
От неожиданности я вздрогнула.
— Я потеряла пистолет…
— Где?
— Здесь.
Пржесмицкий коротко мигнул фонариком, нагнулся и протянул мне оружие рукояткой вперед.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Вы их убили? — я кивнула в сторону двух тел.
— А их надо было угостить сигаретами?
— Но…
— Что у вас там треснуло?
— Ветка.
— Вы понимаете, что такое солдат в боевом оцеплении?
— Судя по вашему прокурорскому тону, нет.
— Это значит, что оружие снято с предохранителя, что палец на спусковом крючке, а огонь открывается по любой подозрительной цели. Плюс нервы и эффект темноты, когда за каждым деревом мерещится враг. Так что, не подсуетись мы, эти парни изрешетили бы вас. И только потом стали бы разбираться, в кого стреляли, — по кабану, юркой белочке или живому человеку…
Я поставила пистолет на предохранитель, сунула оружие в карман дубленки и посмотрела на Пржесмицкого:
— Куда теперь?
— Побудьте здесь еще несколько минут.
— А вы?
— Я же сказал: несколько минут…
Они действительно вернулись через несколько минут — совершенно неузнаваемые в зеленых солдатских шинелях польского образца и с «Калашниковыми» на груди.
— Прекрасно выглядите, — мрачно констатировала я, думая в тот момент совершенно о другом. Все эти фокусы с загробной жизнью, убийствами и маскарадным переодеванием начинали действовать мне на нервы. Я вдруг разуверилась в успешном исходе нашего предприятия. Возможно, сказывалась нечеловеческая усталость и колоссальное психологическое напряжение, но в тот момент мне уже было совершенно безразлично, чем все кончится. На меня навалилась страшная, какая-то ватная апатия.
— Порядок немного изменился, Вэл, — Пржесмицкий взглянул на ручные часы и поморщился. — Мы впереди, вы — за нами. Чуть что не так — сразу падайте. Поняли? И пожалуйста, Вэл, поосторожнее с пистолетом…
Я кивнула и поплелась за своими спутниками, с трудом переставляя распухшие ноги. Сколько мы так шли, я не помню.
Вокругбыло тихо. То ли охотники за нашими скальпами притомились за день и решили дать себе отдых до утра, справедливо рассудив, что деваться нам в общем некуда, то ли нас уже вели несколько сотен пар зорких глаз и просто давали возможность выйти на открытое и хорошо простреливаемое место, чтобы спокойно, без хлопот, как в тире, перещелкать всю нашу троицу.
А потом неподалеку раздался ровный гул мотора тяжелого грузовика — так близко, точно мы стояли у дверей гаража. Не оборачиваясь, Пржесмицкий махнул рукой, и я послушно, как робот, рухнула в снег.
Судя по всему, Пржесмицкий прекрасно ориентировался, в его действиях не было даже намека на хаос. Я увидела, как он схватил водителя за плечо и потянул его куда-то в сторону. Команду следовать за ними я не получила, но почему-то подумала, что так будет лучше. Тихонько поднявшись, я обогнула толстую сосну, причем больно оцарапала щеку, и увидела в некотором отдалении смутные силуэты. Я осторожно прокралась к ним и пробормотала:
— Нехорошо бросать девушку в лесу.
— Нехорошо нарушать приказы, — не оборачиваясь (он, по-моему, вообще никогда не оборачивался), ответил Пржесмицкий.
— Куда это вы так пристально смотрите?
— На шоссе.
— Шоссе в лесу?
— Разуйте глаза, Вэл. Мы в пятнадцати метрах от трассы.
— Но я ничего не вижу.
— Когда ваши глаза привыкнут к темноте, увидите. А теперь тихо, ни звука!..
Он был прав: через пару минут я уже довольно отчетливо разглядела и черно-бело-серую ленту шоссе, и, главное, здоровенный армейский грузовик с урчащим мотором. Он стоял с погашенными фарами и работал вхолостую, должно быть, для обогрева тех, кто сидел в кабине.
— Вы думаете, получится? — мой вопрос уткнулся Пржесмицкому куда-то между лопаток.
— Возможно.
— А чего мы тогда ждем?
— Еврейская жена молила Бога, чтобы он принес удачу ее мужу в лотерее. Знаете, что ответил этой наивной женщине Бог?
— Что?
— Он сказал: «Ну как я могу помочь твоему мужу, если он даже не покупает лотерейные билеты?»
Я захихикала.
— Понравилось?
— Очень.
— Так вот, Вэл, чтобы сыграть в эту игру, нужно приобрести лотерейный билет. Подождем…
30
Москва. Лубянка. КГБ СССР
…В Лодзи было четверть четвертого утра.