Так появился на свет ставший впоследствии живой легендой внешней разведки КГБ агент «Фокс». Воронцов, надо отдать ему должное, собрал все возможные сливки с информации, доставленной этим удивительным дедом, оказавшимся в вопросах политики на редкость наивным и даже мечтательным человеком. Считая в глубине души глубоко безнравственной работу над созданием оружия массового уничтожения, он (и разве только он в те годы?) всерьез полагал, что Советский Союз — единственная страна в мире, способная спасти человечество от ядерной катастрофы. И потому бескорыстно, даже не помышляя о каком-либо вознаграждении, передавал советской разведке стратегические тайны Пентагона и блока НАТО, которые даже по очень высоким критериям КГБ невозможно было переоценить. Знал бы этот старик с глазами невинного младенца, что его шифровки приближают именно то, чего он боялся больше всего на свете… Но «идейный агент», конечно же, не узнал ничего.
«Фокс» проработал на Лубянку ровно три года — до того дня, когда его прямо из секретной лаборатории Центра ядерных исследований под Шеффилдом вывели за дрожащие руки двое дюжих ребят из британской контрразведки. Впрочем, этих трех лет хватило Юлию Воронцову, чтобы вырасти от капитана до полковника, а потом, после суда над «Фоксом» (восьмидесятилетнего старца, по иронии консервативного британского правосудия, приговорили к пожизненному заключению), он был переведен в США, где стал резидентом, то есть занял важнейший пост во всей внешней разведке КГБ.
Шли годы, кости несчастного пацифиста уже давно истлели в земле, а его счастливчик-куратор продолжал преуспевать на скользком поприще политического шпионажа, последовательно продвигаясь к вершинам власти. Блистательную карьеру Воронцова не подмочил даже весьма редкий для людей его профессии развод: магическое напоминание о шифровках «Фокса» заставляло даже самых суровых пуритан в руководстве КГБ забывать о высокой нравственности советского чекиста.
И вот теперь, когда он, казалось бы, окончательно закрепился на втором по важности посту в КГБ (должность начальника Первого главного управления по традиции приравнивалась к титулу первого зампредседателя), почва начала уходить из-под ног генерала Воронцова.
…В половине шестого утра ему позвонил Андропов. Шеф КГБ был по обыкновению немногословен. Да и сама форма телефонного разговора исключала ненужные подробности. Однако Воронцову хватило буквально двух фраз могущественного патрона, чтобы понять: ситуация пиковая. Обычно Андропов избегал телефонного общения с высокопоставленными сотрудниками своего ведомства. Отвечая за внешние операции Комитета, Воронцов прекрасно понимал причину андроповского беспокойства: поиски этой журналистки все еще не дали результата. Однако ранний звонок Андропова свидетельствовал о том, что дело, скорее всего, вышло на «запредельные» этажи — иначе к чему было шефу менять свои привычки и ни свет ни заря поднимать с постели начальника Первого управления? Воронцова пугал такой поворот. Будучи не только прекрасно информированным, но и достаточно искушенным в хитросплетениях кремлевских интриг, он почти не сомневался, что через какое-то время Андропов станет генеральным секретарем ЦК. А раз так, то пост председателя КГБ ему, Воронцову, был гарантирован. И потому любая заминка на пути Андропова воспринималась Воронцовым как личная помеха. Не зная точно, что произошло за одну ночь после их последней встречи, Воронцов предполагал худшее. Реально ни один из членов Политбюро для Андропова угрозы не представлял. Непоправимым мог быть лишь коллективный демарш членов Политбюро, в руках которых появилось нечто конкретное и очень серьезное против шефа КГБ. Естественно, с ведома Брежнева, который буквально помешался на справедливости и в подтверждение любого доноса требовал неопровержимых доказательств. Звонок Андропова мог означать одно: либо у Брежнева уже есть такие доказательства, либо, по крайней мере, будут в ближайшее время…