KGBT+ (КГБТ+)

Карбоновый рэпер не добавлял новых смыслов к своей терминологической атаке. Он просто зарифмовывал триггерные слова. Уже одно их перечисление рождало в душе благодарный отклик: слушатель получал подтверждение, что его прошивка актуальна.

Для рэпера же это было достаточно безопасным бизнесом — несмотря на грозную криминально-революционную ауру его речевок, отменить за декламацию триггерного списка было трудно. Поэтому рэпер вроде бы находился в самой гуще актуальных остро жалящих смыслов, но одновременно мог сохранять от них здоровую дистанцию, и посадить его было не так просто.

Когда критики хотели нагадить какому-нибудь рэперу, они отрицали его актуальность. А рэпер, наоборот, высказывал сомнение в актуальности той актуальности, на которую ссылались критики, и вставлял это в свой следующий рэп.

Мне было неясно другое — почему карбоновый человек так хотел быть актуальным? Зачем он стремился потратить короткий проблеск жизни на то, чтобы намазаться с ног до головы самым островонючим говном своей эпохи?

В чем был прикол?

Нам это трудно понять, но я думаю, что так проще было найти еду и полового партнера. Ну или карбоновый человек в это верил.

Еще, как я выяснил, в Америке рэперами были главным образом негры, и для самоидентификации им служило «N-слово». Пользоваться им разрешалось только черным. А в России рэперами были евреи (что привело к интересным мутациям жанра, превратив криминальную браваду в нервную исповедь), и у них в ходу было «Ж-слово», употреблять которое безнаказанно тоже могли лишь они. В общем, архаичная система кросс-табуированных самоидентификаций, сладковатый запах тленья и аромат веков.

Я и сам подумывал сделать что-нибудь в жанре рэпа.

Успеха я не достиг, скажу прямо. На вбойку эта техника не похожа, а обращаться с голыми словами без нейросети сегодняшнему человеку трудно.

Но хоть с рэпом не срослось, именно местечковая тюрьма помогла мне занять мое по-настоящему уникальное место в русской вбойке.

* * *

Когда склоняющееся солнце высвечивало черные балахоны охраны, Айпак кивком отпускал меня с грядки, и я шел работать над своими стримами.

В этом присутствовало как бы перемигивание одного артиста с другим: мои великие сокамерники оставались копать до темноты, и такая избранность, конечно, льстила. Даже не просто льстила — вдохновляла (хотя я и понимал, конечно, что система перестает просчитывать остальных, как только за мной закрывается дверь).

У меня в тюрьме была собственная студия.

Это правда.

Но я уже говорил, что такое баночная тюрьма. Такого места на самом деле нет, это набор сигналов, поступающих в мозг. Никакого особого шика в тюремной студии нет. Это такая же точно симуляция, как голая ободранная камера.

Камера, кстати, намного дороже, потому что все ее фичи — ледяные сквозняки, вонь разбитого унитаза, мерзкую засаленность стен и так далее — генерировать куда сложнее. А студия появляется, когда к мозгу подключают музыкальную библиотеку и пару клавишных досок.

Послабление заключалось в том, что мне позволяли заниматься творчеством. Но в современных пенитенциарных системах это что-то вроде дополнительной терапии, и к тому же экономит тюрьме много средств. Поэтому обвинять меня в пособничестве трансгуманистам глупо.

Студия была отличной. Со мною опять работала Герда — не настоящая, увы, а просто лицо на экране.

Но лицо было скоммутировано с имплантом, который сохранился после гибели тела моей подруги, и в этом смысле наш творческий процесс не изменился. Исчезли только мучительные и прекрасные ночные встречи (плохого в это время я уже не помнил).

Новая вбойка теперь выходила у меня раз в неделю, по вторникам, и многие не верили, что один человек может работать с такой скоростью. Творческие импотенты верещали про какой-то кабальный контракт. Верещат и до сих пор.

Люди! Не тупите! Я же сидел на ускоренной перемотке. Для меня за одну неделю проходило целых десять месяцев. Поработать время было. И потом, почему «кабальный»? «Кабальный» — это когда сосут за еду, как те, кто пишет рецензии для «Гнойного». А у меня были просто контракты, и очень даже хорошие.

Что касается сердобольских набросов, будто за моими тюремными вбойками стоят спецслужбы Соединенных Местечек, это вранье. Начались эти сплетни, помню, когда вышла «Ночью Жопа Барынька», мой второй после «Ловите Души» мега-хит. А «Швамбранию» сердоболы не могут простить мне до сих пор, и я их понимаю. Провидчество в нашем мире карается.

Вот только лгать и передергивать не надо.

Да, доступ к историческим архивам у меня имелся, причем такой, какого в Добром Государстве не бывает даже у профессиональных историков. Но это не доказательство моего коллаборационизма. У них просто тюрьмы такие. Я же не виноват.

И это неправда, что мои тюремные вбойки продвигали исключительно забугорную повестку. Наоборот, я никогда не боялся идти против мирового конформизма. Вспомните хотя бы мою «Конспирологию». Это же прямая атака на официальный нарратив «Открытого Мозга».

Забыли? Напомню суть: