Хабаров. Амурский землепроходец

   — Я так и думал. А как вы поступите с вашими записями?

   — Я собираю их для книги. Она обещает быть интересной.

   — А название уже придумали?

   — Пока именую сей труд «Русское государство в половине XVII века».

   — По одному названию уж ясно, что охватить вы намерены многое, почитай, необъятное.

   — Да, труд сей зело обширный. Пытаюсь я сравнивать жизнь русских с жизнью других народов, пищу об их потребностях и недостатках, о торговле, ремесле, земледелии, добывании металлов. И о том, как строят русские отношения с соседними государствами, и как внутри России жизнь течёт, хочу в своей книге поведать.

   — И когда же намерены завершить сей труд?

   — Этого я не знаю. Работа затягивается. Но когда завершу свой труд, направлю его в Москву с посвящением наследнику престола. Надеюсь, что такое посвящение поможет мне добиться смягчения моей участи и вырваться из ссылки.

   — Дай-то бог.

В понедельник состоялась долгожданная встреча Хабарова с воеводой Петром Годуновым. Во встрече участвовал и воеводский дьяк.

   — Поразмыслил я над твоей просьбой, Ерофей, — начал свою речь воевода, — посоветовался с дьяком и другими близкими мне людьми. Просьба твоя пришлась мне по душе. Вижу, рвёшься к делу, которое целиком тебя захватило.

   — Значит, одобряете мою поездку на Амур с охочими людьми?

   — Я-то одобряю. Вернее, одобрил бы. Но этого мало, пойми, Хабаров. Ты предлагаешь снарядить большой отряд за свой счёт, не за счёт казны. Сие похвально. Казне от этого была бы зримая экономия и прибыль. Охотно бы дал своё согласие на твою поездку на Амур, если бы не одна загвоздка.

   — Какая же?

   — Я тебе говорил о ней. Отписка якутского воеводы Голенищева-Кутузова прошла через мои руки, где он пишет о расправе с прежним илимским воеводой Обуховым. Черниговский со своими сторонниками принимают под свою опеку всякий сброд; пашенных крестьян, служилых и воровских людишек. Возможно ли отпускать тебя на амурскую службу, не зная, сумеешь ли ты совладать с Никифором и подчинить его и его людишек?

   — Непростой вопрос задаёшь, воевода.

   — Вот видишь — непростой вопрос. И ответить тебе на него нелегко. А ватага Черниговского тем временем всё растёт. Могу ли я теперь рисковать, отправив тебя на амурскую службу с отрядом твоих людей и снаряжением?

   — В своих людях я уверен.

   — Допустим. Имя твоё зело значимо в Восточной Сибири. Уверен, что за тобой пошли бы многие, но это палка о двух концах.

   — Почему? Я что-то не пойму. Поясни, воевода.

   — Амур для многих — притягательный рай земной, и ты в глазах этих людей вроде посланника божьего. Твой уход на Амур с отрядом может иметь и нежелательные последствия.

   — С чего бы это? В чём они, эти последствия, нежелательны?

   — А вот в чём. Амур манит своими богатствами. И за тобой пошли бы многие, что привело бы к запустению многих городков и посёлков на Лене, её притоках, Илиме. Подались бы оттуда людишки в Даурию. Видишь, Ерофей Павлович, как получается. Разве это не палка о двух концах?

   — А не преувеличиваете ли, воевода, опасность?

   — Предвижу неизбежную возможность. Мне ведь приходится думать не только о дальнейшем освоении Амура, но и благополучии всей Сибири.

   — Значит, моей просьбе решительный отказ?

   — Нет, почему же. У меня не хватает прав, чтоб самолично оказать тебе содействие, хотя я и приветствую твоё начинание. Решение твоего дела требует вмешательства более высоких властей.

   — Сибирского приказа?

   — Именно. Сибирского приказа. А в нём, по моим последним сведениям, должно смениться руководство. Боярин Трубецкой слишком засиделся в своём кресле. Вероятно, запросился на покой. Достойный был руководитель, дельный. Вникал во все мелочи и принимал смелые решения. Ни одного серьёзного дела, касающегося Сибири, не оставлял без внимания.

   — Я это почувствовал на себе.

   — Пока мы не знаем, каков будет новый глава приказа.

   — Дай-то бог, чтобы он был не хуже своего предшественника.

   — Разумное пожелание. Придётся тебе, Хабаров, иметь дело с новым главой приказа, коли он уже назначен и утверждён государем.

   — Чтобы оказаться в приказе, потребны какие-то серьёзные доводы.

   — А у тебя и есть они, эти доводы. Везёшь соболиную казну от твоего Илимского воеводства. Ты мог бы её передать человеку, который тоже едет в Москву с казной, но я тебя от этого избавлю. Вези сам. Это откроет тебе дорогу в Сибирский приказ. А там — действуй.

   — Благодарствую, воевода. Великую услугу мне оказал.

   — Поедешь вместе с моим человеком, Бурцевым. Он повезёт тобольскую почту и пушнину. Придётся тебе немного подождать, пока я осмотрю его груз.

С Бурцевым, не старым ещё человеком, пребывавшим в среднем казачьем чине, свёл Ерофея Павловича дьяк, тот самый, что бессловесно сидел во время его беседы с воеводой.

   — Знакомьтесь. Будете спутниками до самой Москвы, — произнёс дьяк.

При осмотре тюков с пушниной сперва у Бурцева, а потом у Хабарова дьяк с двумя помощниками самым тщательным и дотошным образом проверял каждую шкурку, потом опечатал каждый мешок новыми печатями.