В конце августа, забрав на кочи трофейных коней, Хабаров отправился вниз по Амуру к городку князька Банбулая. Городок, как оказалось, был брошен обитателями. Рядом с ним на полях уже начинал осыпаться несжатый хлеб. Люди из отряда Хабарова собирали в пригоршню осыпавшиеся зёрна, о чём-то долго совещались, а потом гурьбой пришли к Ерофею Павловичу.
— Наши запасы хлеба подходят к концу. Так ведь? — спросил один из казаков.
— Верно, — подтвердил Хабаров.
— Дозволь сжать хлебушко и пополнить запасы, — сказал казак.
— У этого хлеба есть владельцы.
— Где они, владельцы-то? Пока вернутся, всё зерно осыплется, и жать будет нечего.
— Уговорили. Вот только чем вы станете жать? Зубами?
— Шутишь, Ерофей. У тебя же есть серпы, косы.
— Тогда раскошеливайся, братва. Покупай серпы, будешь жать.
Казаки и промышленники, желавшие пополнить запас хлеба, вынуждены были покупать у Хабарова серпы и косы по высокой цене. За серп приходилось платить по рублю, за косу — по два. Люди роптали, но платили втридорога, чтобы запастись хлебом. Зерно мололи по очереди, на малой ручной мельнице, которой запаслись заранее.
Хабаров прилагал усилия, чтобы отыскать людей Гайгудара, склонить их к уплате ясака. На эти попытки ушла целая неделя. От дауров Хабаров узнал, что против устья Зеи расположен улус князька Кекурея, а ниже по Амуру стоял город, в котором обитали князьки Туранча, Толга и Омутей. Это был последний укреплённый пункт на востоке Даурской земли.
Почти недельные поиски людей Банбулая ни к чему не привели. Дауры рассыпались по окрестностям и при приближении русских уходили всё дальше и дальше в сопки, на край тайги. Во время этих утомительных поисков удалось задержать двух старых туземцев, отставших от других беглецов. На вопрос толмача, где же скрываются люди Банбулая, задержанные лишь разводили руками и указывали в разные стороны. Хабаров приказал отпустить обоих дауров.
— Отыщите своих людей, — сказал он им, — и сообщите им — пусть не чуждаются нас, русских. Мы пришли сюда не как враги, а как друзья. Желаем жить с даурским народом в мире.
Толмач приложил все усилия, чтоб хотя бы приблизительно передать смысл сказанного.
Видя, что поиски Банбулая и его людей оказались безрезультатными, Хабаров собрал на своём дощанике совет — всех казаков, отмеченных чинами, и состоятельных промысловиков.
— Как будем поступать дальше, други мои? — вопрошал он. — Дальнейшие поиски даурских людей считаю бессмысленными. Надвигается осень. Что скажете?
Большинство участников совета согласились, что поиски Банбулая и его людей лучше прекратить и плыть далее вниз по Амуру. Там можно объясачивать другие народы и племена, не столь пугливые и недоверчивые.
— Плывём вниз по великому Амуру, — согласился Хабаров. — Впереди нас ждёт река Зея.
— Слышали о Зее? Этой рекой вышел к Амуру Поярков, — вспомнил есаул Василий Поляков. — Не шибко заметный след на Амуре оставил Васька.
— Почему ты так думаешь? Ты несправедлив к своему тёзке, — возразил ему Ерофей Павлович.
— Пошто несправедлив? Говорил я с его людьми, много жалоб от них выслушал. Зело много. Путь на Амур через Алдан и Зею поярковцы считают неудачным. Путь сей долог, утомителен, с трудным перевалом.
— Всё верно, Василий, — ответил ему Хабаров. — Поярков мне об этом рассказывал. Но ведь он сюда до нас смог дойти, первым на Амур шёл, можно сказать, пробирался сюда в потёмках. А уж мы, считаясь с его опытом, отыскали более удобный и короткий путь к великой реке. Разве не так?
— Так-то оно так. Только плохо говорят о Василии его люди. Лютый человек, жестокий. Чуть что не по нему — кулаком в зубы. Я сам видел его людишек с выбитыми зубами.
— А вот это ни к чему. Можно убеждать людей словом, а не зуботычинами. Разве я на кого-нибудь поднял руку?
Ещё долго Хабаров обсуждал со своими спутниками результаты похода Пояркова. Славословили его как первооткрывателя Амура, первопроходца. А вот в вину ему ставили не лютый характер, не жестокость, нет — мало ли подобных людей можно отыскать среди предводителей казачьих отрядов, — видели вину Пояркова в том, что не закрепился на Амуре, не построил острожка, не оставил в нём отряда. Да и терпения не проявил, оттолкнул от себя крутым нравом и местное население. Поэтому как только Поярков покинул Амур, прекратилось отсюда и поступление ясака. Хабарову пришлось всё начинать сызнова.
Двое суток караван дощаников и стругов плыл до устья Зеи. Река казалась в своих низовьях почти такой же широкой и многоводной, как и Амур. По берегам её росли огромные толстоствольные тополя и зеленели заросли каких-то кустарников.
— Здесь Поярков начинал своё плавание по Амуру, — произнёс Хабаров. — Непрост был человек, сложного характера. Господь ему судья. Не будем сейчас вспоминать об этом. А вспомним, что это был смелый, дерзкий человек, и он первым открыл эту великую реку.
Расчувствовавшись, Хабаров вспомнил, что по дошедшим до него слухам, Поярков покинул Восточную Сибирь и вернулся в Москву, высказал по этому поводу сожаление.