Хабаров. Амурский землепроходец

Югов не договорил. Ерофей понял, что хотел сказать промышленник. Другие богатеи, тот же Худяков, превосходили Власа по жадности и корыстолюбию. И Хабаров ответил, не найдя другого ответа:

   — Готов тебе поклониться, добрый человек.

   — Положим, я не для каждого добрый, но по старой дружбе с твоим батюшкой Павлом готов тебя выручить. В какой сумме нуждаешься?

   — Мне бы сто или сто двадцать рубликов.

   — Чтоб дело было верное, поведём речь о ста двадцати.

   — Согласен.

   — Добро. Пиши кабальную запись. Моё условие таково. Берёшь у меня взаймы сто двадцать рубликов серебром. Через год, то бишь в мае месяце 1628 года, возвращаешь мне сто восемьдесят.

На том и порешили. Поздно вечером Ерофей Павлович с братом вышли во двор своей усадьбы, для разминки решили наколоть дров для очага и за дощатой оградой услышали шорох. Кто-то подтянулся, ухватившись руками за верхний край ограды, заглянул во двор. Изношенная шапка показалась Ерофею знакомой, а когда долговязый человек легко перемахнул через ограду, в нём он легко узнал Кузьку, ушкуйника с большой дороги. Две рыжие лайки, почуяв чужака, выскочили откуда-то из-за дома и с пронзительным лаем бросились к пришельцу. Кузьма не растерялся: неожиданно встал на четвереньки и, искусно имитируя собачий лай, стал наступать на лаек. Собаки опешили от такой неожиданности и умолкли, а потом, поджав хвосты, ретировались.

   — А ты, Кузьма, оказывается, усмирять собачек искусник, — сказал не без восхищения Ерофей.

   — Такое усмирение — не велика мудрость. К твоему сведению, я уже не Кузьма. По-иному теперь прозываюсь.

   — Как же, коли это не секрет?

   — Какой тут секрет, коли на сей счёт бумагой располагаю.

Ушкуйник вынул из-за пазухи холщовый пакет, извлёк из него бумагу и протянул Хабарову.

   — Читай, ежели грамотный.

   — «Максим сын Карпов Черножуков, уроженец Андожской волости», — прочитал Ерофей и спросил незваного гостя: — А где эта Андожская волость?

   — А чёрт её знает.

   — Выходит, липовая сия бумажка. А ты и в самом деле Максим Карпович Черножуков?

   — А какое это может иметь для тебя значение? Коль по бумаге я Максимка, так и называй меня.

   — Без страха ко мне явился, Максим? В городе полно стражников.

   — А чего мне тебя бояться? Не волк же ты зубастый, не скушаешь. Мог однажды меня в руки приставов отдать, не отдал, однако. Видать, пожалел бедолагу. И на том спасибо.

   — Отдал бы приставам, болтаться бы тебе в петле. Не пойму, зачем теперь пожаловал ко мне.

   — Объясню. Несладким житьё стало у нашей шайки: то с приставами, то и со стрельцами схватились. Двое моих ватажников пришибли на месте, ещё двоих схватили и посадили в темницу. Наверное, ждёт сердешных виселица. Остальные разбежались кто куда. Скорее всего, ушли в дальние леса, в зырянские земли. А я вот стал Максимом Черножуковым.

   — Как же тебе это удалось?

   — Удалось, как видишь. Нашлась своя рука...

Максим что-то не договаривал, не захотел раскрывать секрет и называть имя пособника. Ерофей был почти уверен, что это кто-нибудь из подьячих воеводской канцелярии. Народ сей, как было известно Хабарову, отличался великим корыстолюбием и мздоимством.

   — Вот видишь, Ерофей, своя рука указала мне дорогу в твой дом. Я даже знаю, что ты сколачиваешь ватагу и собираешься за Каменный пояс.

   — И это знаешь. Своя рука-то небось отыскалась в воеводской канцелярии?

   — Не всё ли тебе равно?

   — Об этом ты мог узнать только от кого-нибудь из воеводского окружения.

   — Мне сорока на хвосте принесла, — отозвался шуткой Максим и вдруг спросил: — Взял бы ты меня на службу, Ерофей?

   — Подумаю. В ночлеге нуждаешься?

   — Вестимо.

   — Тогда располагайся в бане на задворках. В ней ещё не выветрилось тепло. Мы с братом сегодня парились.

   — Добро. В бане так в бане. Я ведь проголодался.

   — Мой человек принесёт тебе еду.

Когда Максим удалился, Ерофей спросил брата:

   — Помнишь его?

   — Как не помнить, — Никифор с неподдельным любопытством вслушивался в разговор Ерофея с незваным гостем, сказал с укоризной: — И охота тебе с таким связываться?

   — Наверное, нужда и обиды довели его до разбоя на большой дороге. Может, ещё и приобщится мужик к полезному делу.

   — Дай-то Бог. Но держи, брат, с ним ухо востро.

   — Пожалуй, ты прав. Надо предупредить его, чтобы без нужды усадьбы не покидал да приставам на глаза не попадался.

Братья Хабаровы были заняты покупкой охотничьего снаряжения и припасов на дорогу. Максим, которого Ерофей Павлович согласился принять в свою команду, отсиживался дома. Из Устюга отплыл большой караван с государевыми людьми, повёрстанными в сибирскую службу. Предводительствовал ими казачий сотник, направлявшийся к новому месту службы в Тобольск. Отплывали и дощаники купцов и промышленников.