Хабаров. Амурский землепроходец

Прибытие каравана судов с новыми воеводами было встречено колокольным звоном, все мангазейские жители столпились на берегу реки. По традиции встречали прибывших с хлебом-солью.

Вместе с воеводами и их свитой вышли в городок и Ерофей с братом Никифором и пятью работниками. Братья рассчитывали начать самостоятельный промысел, чтобы не зависеть ни от каких промышленных или торговых людей.

Фаддей, один из ватажников, привлечённый Ерофеем в Тобольске, привёл весь Ерофеев отряд к дому, в котором уже останавливался однажды. В этом доме, принадлежащем псаломщику, который ещё не успел принять постояльцев, и разместилась до выхода на промысел ватажка.

Отправиться на промысел собрались как только земля покроется надёжным снежным покровом. А пока же Ерофей Павлович присматривался к Мангазее, прислушивался к рассказам старожилов. Они рассказывали, что сезон охоты на соболя здесь продолжается все зимние месяцы, с ноября по март, и к его началу в Мангазею съезжаются до тысячи человек и более, потом город пустеет, в нём остаётся лишь небольшая охрана, воеводы с чиновными людьми, да местный поп в церквушке. Это затишье продолжается до весны, когда с возвращением промысловиков с добычей Мангазея оживает. Начинает свою интенсивную работу таможня, извлекавшая в государеву казну десятую часть соболиной добычи. Ерофей проведал, что близкие к воеводе люди тайно скупают у промысловиков пушнину, а купцы или их приказчики втридорога продают изголодавшимся и обносившимся за зиму людям муку, крупы и всякие потребные им товары.

До отхода на промысел Ерофей Павлович имел возможность присмотреться к городку. Не город это, а скорее городишко, да и мангазейский кремль — рубленая бревенчатая стена с четырьмя башнями — окружал такое небольшое пространство, что его можно было обойти за каких-нибудь четверть часа. В одной из четырёх башен были проезжие ворота. Внутри крепости возвышались воеводские палаты — самое большое строение в городке. А ещё здесь же находились амбары с пушниной, собранной для государевой казны, продовольственные запасы, пороховой погреб. Мангазея располагала и пушками с пищалями, которыми можно было воспользоваться в случае нападения врагов.

За городскими стенами раскинулся посад. Здесь в 60—70 домах проживали не только постоянные, но и находили приют временные жители.

Мангазею строили выходцы с Русского Севера, и строили так, как веками было принято, поэтому и дома стояли здесь на высокой подклети, и наличники окон, крылечки украшались богатой резьбой по дереву, напоминавшей кружево, посему и дома и даже звонницы трёх мангазейских церквей не отличались от знакомых Хабарову с детства образцов.

В Мангазее почитали местного угодника Василия Мангазейского, в его память возвели церковь. Хабарова и его спутников заинтересовала эта личность, и они стали расспрашивать Фаддея, чем этот угодник прославился.

— Василий — божий угодник. Его почитают мангазейцы как святого, — сообщил тот.

   — За какие деяния? Расскажи, Фаддейка.

   — Вам бы лучше наш хозяин об этом поведал, — отговорился Фаддей.

Псаломщик не заставил себя долго упрашивать.

   — Любопытствуете, други мои, кто таков был Василий Мангазейский? Божий человек и великомученик! Оттого и чтит его церковь. Родом он из Ярославля. Поступил на службу к богатому купцу приказчиком. Сей купец торговал в Мангазее с инородцами, и был он далёк от благочестия. Человек нечестивый, разгульной жизни. Василий пытался вразумлять его, высказывал свою нелюбовь к хозяину. А купец затаил злобу на приказчика, давал ему обидные прозвища, искал случай, чтобы отомстить.

   — За что же? — воскликнул Никифор.

   — Уж очень разными людьми были они, хозяин и приказчик. Особенно ярился купец, когда Василий осмеливался указывать купцу на его недостойное поведение. Однажды в воскресный день, во время заутрени, когда Василий молился в церкви, какой-то злоумышленник ограбил хозяина, тот взъярился на Василия, а молва обвиняла самого купца. Все говорили, что ограбление — его рук дело, чтоб найти повод для расправы над Василием.

   — И расправился?

   — Ещё как! Обвинил во всём Василия и сдал его судебным приставам. В арестантской избе беднягу люто истязали и довели до гибели, а потом гроб с его останками выбросили в болото. С тех пор почитают Василия жители Мангазеи, поклоняются ему как великомученику. Вот и вы, мои дорогие, посетите наш храм, помолитесь за божьего угодника.

Потом Ерофей Павлович спросил у брата:

   — Что скажешь, братец? Как думаешь, почто пошло в Мангазее такое почитание Василия?

   — Великомученик он. Таких почитают.

   — Э, нет Никифор. Полагаю не в этом причина. Купчина, которому служил Василий, деспот был великий, самодур и злыдень. Таких и у нас в Устюге можно встретить. Бедный люд таких ненавидит всей душой, а Василий Мангазейский, как бы это объяснить... Вера в святость его жертвы, почитание как великомученика — в этом выразилась ненависть к таким, как сей купчина и сочувствие в его жертве. Понятно я говорю?

   — Отчего же не понять, братец? А что стало с хозяином Василия? — спросил он у псаломщика.