Хабаров. Амурский землепроходец

Невдалеке от Хетского зимовья обитал тунгусский род, который давно уже уклонялся не только от платы ясака, но и вообще от всякого общения с русскими. Род кочевал по тундре, и если поблизости оказывались промысловики или сборщики ясака, поспешно снимался с насиженного места и уходил в безлюдную тундру. Беседуя с долганским старейшиной, Хабаров пытался выяснить, где примерно может обитать этот кочующий тунгусский род.

Получивший подарки старейшина, покидая Хетское зимовье, снабдил русских друзей проводником с собачьей упряжкой. Каюр уверенно повёл упряжку вдоль левого берега Хеты, а потом вдоль её малого притока в восточном направлении. Вслед за упряжкой с проводником следовала по свежему снегу вторая — с Хабаровым и Иринеем, который погонял собак. Взяли с собой на всякий случай одного из казаков.

Сливающиеся воедино две тундровые речки образовывали южнее зимовья реку Хету. Путь надо было продолжать по берегу одной из них. В самый разгар осени река уже покрылась коркой льда, правда, ступать на него ещё не решались. Ветер взметал раннее снежное крошево. На пути то и дело попадались крестообразные следы куропаток, а иногда и сами птицы не спеша взлетали при приближении упряжек.

Ириней превосходно ориентировался в бескрайней тундре и, кажется, безошибочно разбирался в следах, оставленных её обитателями.

   — Глянь-ка... Чую, вот здесь прошёл род Тузлука, — произнёс он обрадованно.

   — Кто такой Тузлук? — спросил его Ерофей Павлович.

   — Старейшина рода, который мы разыскиваем.

   — Откуда тебе известно, что это его следы?

   — Тузлук оставляет свои следы. Видишь, вот сие след костра. А здесь стоял чум.

   — Откуда тебе известно, что здесь проходил род Тузлука?

   — А других тунгусских родов в этих краях нет.

На третий день пути на горизонте показались дымок и остроконечные очертания чумов.

   — Они, искомые бродяги? — спросил Иринея Хабаров, указывая на них.

   — Они, — уверенно ответил тот.

   — Уверен?

   — А кто же может быть ещё?

Тунгусы заметили приближение собачьих упряжек и засуетились. Стали поспешно собирать чумы. Хабаров приказал двигаться как можно быстрее.

Не успели сняться со стойбища тунгусы. Хабаров с Иринеем помешали им.

   — Передай их старейшине, Иринеюшка, не с дурными намерениями, не со злым умыслом мы пришли, а с миром и с добром. И нечего нас бояться, убегать от нас, как от нечистой силы или чумы, — с этими словами Ерофей Павлович обратился к своему спутнику.

Ириней плохо владел языком тунгусов, но слова Хабарова всё же кое-как перевёл. Только не мог подобрать замену словам «нечистая сила» и «чума».

Поняв, о чём идёт речь, Тузлук заулыбался смущённо.

   — А я думал, вороги это, — пояснил он и назвал какой-то дальний тунгусский род, с которым был во враждебных отношениях.

   — Не видишь разве: друзья мы. Так и скажи басурманину, — приказал Хабаров Иринею. — Скажи ещё, что, мол, дружить с ним на вечные времена желаем. Спроси, примет ли наши подарки, будет ли им рад?

Тузлук на слова толмача ответил утвердительно. Кто же не возрадуется подаркам?

Однако подарками Хабаров одарил тунгусский род нещедро, ведь ещё неизвестно, как сложатся с ним отношения, дойдёт ли дело до дружбы? Род был невелик — всего пять или шесть семейств. Каждый глава семьи получил по ножу и кое-какие женские украшения. Но и этому, как можно было заметить, Тузлук искренне обрадовался.

   — Спроси у него, Иринеюшка, согласен ли он дружить с русскими? Согласен ли уважать белого царя, который в обиду своих друзей никогда не даст?

Ириней попытался передать примерный смысл слов Хабарова. Глава тунгусского рода не стал долго размышлять и заговорил скороговоркой:

   — О, да, да... Мой род и русские, люди белого царя — всегда друзья.

   — Вот и докажите нам свою дружбу, а не бегайте от нас по тундре, словно пугливые зайцы, — сказал твёрдо Хабаров и приказал: — Переводи ему всё это, Ириней.

Тузлук постарался показать своё расположение к русским. Пригласил их в свой чум, к очагу, который ещё не успел совсем загаснуть. Дал знак женщинам, чтобы подали еду. Гости расселись на оленьи шкуры перед огнём. Им подали на деревянных тарелках куски оленины и по чашке клюквенного сока. За неторопливой едой завязалась столь же неторопливая беседа. Говорил Ерофей Павлович. Ириней толмачил, иногда оказывался в затруднении, не зная, как передать по-тунгусски то или иное русское слово или хотя бы его приблизительный смысл. Из кожи лез вон, старался.

   — Пошто чураешься нас, Тузлук? — спрашивал Хабаров. — За тридевять земель обходишь наше зимовье.

   — Что значит — за тридевять земель? Не разумею. Как это сказать по-тунгусски, — спрашивал Ерофея Ириней.

   — Скажи проще... Спроси, почему не заглядывает в зимовье? Мы ведь не волки лютые, не кусаемся. Гостям завсегда рады.

Смысл этого, немного изменённого вопроса Ириней кое-как передал.

   — Ещё напомни ему... — продолжал Хабаров, — что, мол, обещал платить он нам ясак. Обещал ведь? Да укажи, что тех, кто исправно платит ясак, белый царь берёт под свою защиту, в обиду не даёт. Спроси, неужто он хочет, чтоб соседний род напал на его род, пограбил, увёл жён и деток?