Вскоре после шести в квартале Кот-Сен-Люк, на синем ковре холла я поприветствовала и похвалила некоторых своих учениц: одетые, как принцессы, они играли на четвереньках. Я искала Хадассу, но не нашла ее ни в вестибюле, ни на глубоких лестницах, ведших в полуподвал, где я повстречала Нехаму. «Ты пришла, мадам! Ты красивая, хочешь увидеть Ривку?» Ее расположение покорило меня, и я пошла за девочкой по длинным коридорам под пристальными взглядами женщин. В ярко освещенной комнате я увидела своих коллег и Ривку, позировавшую в окружении пожилых дам. Королева кашляла, вскакивала, чихала, садилась опять, улыбалась снова и снова, и на той же сцене, затянутой парчовой тканью, гости, одна группа за другой, выполняли указания фотографа. Когда пришла очередь
— Ты любишь фотографии? — спросила меня Нехама, смакуя колу.
И рядом с нею, сбоку, я вдруг увидела моего ангела в сером платье с ожерельем из искусственных топазов, ровненько висящих вокруг воротничка. Увидела маленькие белые щиколотки и неизменные лаковые туфельки.
— Да, очень люблю, — ответила я рассеянно.
Хадасса болтала с изящной женщиной, склонившей к ней свою хрупкую фигурку, чтобы лучше слышать истории малышки. Узкая черная юбка ниже колен, укороченный жакет, а под ним — блестящий воротник изумрудного цвета. Увидев ее глаза, я узнала их, такие огромные, незабываемые, но не смогла вспомнить, почему они были мне так знакомы. Долго рассматривая ее, я позавидовала красоте женщины, так ярко проявившейся на фоне бирюзового с черным платка, покрывавшего ее волосы.
— Пойдем, мадам, — вмешалась Малка, понимавшая, в чем дело. — Теперь надо выйти отсюда.
Я послушно пошла за ней.
Раввин только что закончил молитву освящения, и верующие стояли, благоговейно склонив головы. Малка, пробираясь между женщинами, знаком позвала меня за собой. Нам передали свечи, и мы держали их, стоя рядом, напротив навеса, образующего бархатный прямоугольник на четырех кольях с резьбой. Под шепот женщин и молитвы мужчин в блестящих лапсердаках появился жених под руку с отцом. На голове его уже не было шляпы, полученной в день бар мицва, он впервые надел штраймл, меховую шапку, которая была вручена ему накануне. Начиная с этого торжества он, как все мужья, будет надевать ее по субботам в честь шабата и каждый праздничный день. После того как они заняли свое место около раввина, пришла очередь Ривки. Толпа повернулась к бальному залу, и невеста, которую поддерживали и вели мать и свекровь, точно вслепую, пошла вперед. Было видно, как нерешительно она шагает, как цепляется за руки женщин, как шествуют за нею подружки, держась каждая за краешек ее платья. Привстав на цыпочки, я наблюдала за всем тем, что могла увидеть, и прежде всего за Ривкой, занявшей место рядом со своим нареченным. Раввин с длинной седой бородой подошел и приподнял ее вуаль — символический жест, напоминающий о тех временах, когда муж впервые видел свою будущую супругу на свадьбе. Опустив вуаль, раввин приступил к чтению ктубы, договора, предусматривающего уважение супругом физической, нравственной, общественной жизни жены, а также неотчуждаемость ее собственности. Закончив чтение, раввин во второй раз приподнял вуаль, после чего муж поставил свою подпись и протянул перо Ривке, чтобы она написала свое имя, а затем фамилию супруга — Цинкович. Наконец Ривка Цинкович нервно протянула ему руку, слушая слова, официально закрепляющие договор: