Хадж во имя дьявола

В Таллинн (в те времена это название писалось с одним «н») поезд пришел около 10 утра и, прежде чем позвонить по телефону, я пошел бродить по городу. В тот день мне как-то особо мешали тени, которые внезапно возникали передо мной, заставляя жить в разные времена, а это очень тяжелое занятие — сразу жить сегодня и, скажем, позавчера. А Таллинн мне всегда очень нравился. Он напоминал мне города из романов Александра Грина, а также Дамме и Гент, где жили Уленшпигель и Ламме Гудзак, и многое другое, о чем человек всегда должен знать и помнить. Особенно интересно смотреть вниз с Юлимисте, когда старый Томас и пики знаменитых соборов на одном уровне с твоим лицом. И, кроме того, чувствовать морской ветер.

Друзья не то в шутку, не то всерьез, и как бы упрекая меня в чем-то, говорили, что я — неизлечимый романтик. Но я не хочу лечиться. Впрочем, и врачей-то таких нет.

В 15-00 я позвонил по телефону. Какой-то ленивый голос спросил:

— Ты где? — а потом, когда я ответил, сказал: — Я приду через час, ты не уходи.

Мне сразу это не понравилось… «Ты где?» «Ты не уходи»… с протяжным московским акцентом.

Я подождал час с четвертью и ушел. Снова бродил по городу, потом при помощи двадцати пяти рублей устроился в номер в гостинице и уже на следующий день, утром, снова позвонил. Он ответил не сразу, видно, лежал под одеялом и смотрел телевизор. Услышав меня, он сразу заорал:

— Ты, черт возьми, куда делся?

Я, стараясь не сорваться, сказал, что возникли особые обстоятельства и нам надо немедленно встретиться или я уезжаю обратно. Вот это его встревожило.

— Ты вот что…

Но я, не дав досказать ему, назвал отель и номер и повесил трубку. Через полчаса мне в номер позвонили и сообщили, что ко мне гость. А еще минуты через две в номер без стука вошел долговязый молодец лет двадцати восьми — тридцати и, развязно кивнув, плюхнулся на стул.

— Ну и что?

— Где что? — передразнил я его.

— Ты почему не пришел?

Я, не отвечая, вытащил пистолет и щелкнул затвором:

— Встань, стерва!

Он обалдело вскочил и заморгал черными вороньими глазками:

— Ты что?

— Тебе не сообщили, как надо со мной себя вести? Может быть, тебе визитную карточку выдать?

— Ведь я ж по-свойски… На одного хозяина работаем…

— Холуйская солидарность, — усмехнулся я. — Один хозяин… Я сам себе хозяин. И тебе тоже. Вякнешь что-нибудь не так — и понесут тебя без музыки, как неопознанный труп. Можешь сесть, и имей в виду, я тоже люблю шутки, но в делах люблю военную дисциплину и точность, как в кремлевской охране.

— А ты что, служил?

— Что ты сказал?

— Вы, — поправился он, — служили в охране?

— Я нигде не служил, но имей в виду и заруби себе на носу все, что я тебе сказал.

— Я что, я ничего… Я только спросил, почему вас не было…

— Когда говоришь, что через час, вспомни, что в часе шестьдесят минут, только шестьдесят, не больше.

— Ну да, я немножечко опоздал.

— Сегодня, прямо сейчас, ты сведешь меня с Феликсом. А потом — исчезни.

— А комиссионные? — искательно спросил он.

Я хлопнул себя по карману.

— У меня машина внизу.

— Так ты мне больше нравишься.

Ехали мы почти два часа. Наконец Игорек (так он себя представил) свернул с центральной дороги в сторону, и мы подъехали к хутору с большим красивым домом, который напоминал небольшой замок из красного кирпича. Игорек нажал кнопку звонка, и за дверью мелодично ударили колокола. Потом послышались шаги, кто-то долго рассматривал нас в глазок, затем дверь бесшумно отворилась. На пороге стоял громоздкий, по-видимому, очень сильный, мужчина неопределенного возраста. У него было крупное, обветренное лицо с большим прямым носом и серыми глазами. Игорек поздоровался и заговорил по-эстонски. Хозяин молча выслушал его, повторив непонятное слово «курат» или «курате», а потом пригласил войти. Мы поднялись по лестнице в большую комнату, похожую скорее на охотничий зал в баронском замке. На стенах щерились отлично изготовленные головы кабанов, медведей, оленей, а на паркете лежали шкуры. Напротив входа горел камин, наполовину прикрытый красивой кованой решеткой. Мы уселись так, что все время были обращены к камину, только хозяин сидел чуть боком. Тут же вошла женщина в белом кружевном фартуке и, чуть присев, молча поставила на стол граненый графин с водкой, а также нарезанное ломтиками мясо, копченое сало, какие-то особо нафаршированные яйца, зелень какой-то травы, патиссоны и тощенькие маленькие огурчики. Хозяин (а это был Феликс) налил в граненые стаканчики водки и, подняв свой над столом, выпил, поглядывая на нас. А потом внезапно, без всякого предисловия, с легким акцентом спросил:

— Вы русский?.. Я хорошо говорю на русский язык, читай тоже могу и пишу. А еще по-немецки. Но я не люблю русских.

Я пожал плечами:

— А немцев вы любите?

Он коротко засмеялся: