— Еще как. Но это мы делали сознательно, из последних сил. Страна требовала — надо было строить, а кругом, как вы знаете, враги.
— Страна требовала, — повторил я.— Кругом враги… Это она и требовала, чтобы невиновные ни в чем люди признали себя сволочью и миллионами дохли в лагерях. Так я вас понял?
— Так или не так… А уж что было, то и было. Надо было работать,— засуетился бывший зек.
— Ну и как же вам повезло, что живы остались?
— Ну не все же до единого там сдохли.
— Не все…
— Это как активность? — спросил кто-то сзади.
— Как? — засмеялся я.— Это когда человек активен, занимает должность, скажем, нарядчика, коменданта, бригадира и вообще должность из сознания, что надо работать.
— Ну и что, если, скажем,
Бывший зек, почувствовав поддержку, развел руками:
— Ну и что? Был я и нарядчиком, и бригадиром, и начальником колонны.
— Ну так что же, если занимал должность?- настаивал тот ж голос сзади.
Я оглянулся.
— А то, что все эти активисты, занимающие должности, в 10, нет, в 100 раз хуже того гражданина начальника, который их держал на этих холуйских местах.
— Вы мне не тычьте,— вдруг прошипел он.
Я засмеялся.
— Имею право, и возраста мы одинакового… Да и портянки под одним солнцем сушили, так что ты не пыжься, бригадир.
— Да уж ты бы у меня…
Но меня начала заносить волна ярости, и я прервал его:
— Ты бы стирал мне портянки, сволочь… Понял?
Он внезапно отскочил и ткнул в меня пальцем.
— Бандюга, блатняк… Вы слышите, товарищи, среди нас бандюга!
— Да, да угадал, людоед! — засмеялся я, — только я не содействовал и не сочувствовал.
Когда я пошел, меня догнал тот самый молодой парень с большой шевелюрой волос и несколько смущенно спросил:
— Я хотел еще поговорить на эту тему… Вы, как я понял, здорово информированы.
— Да уж, информирован, — засмеялся я. — Еще немножко и лопнул бы от избытка. Спрашивайте…
Так я познакомился с Володей Гуляевым, через него с Володей Тихоновым и Андреем Гамишевским. Все трое преподаватели: Андрей истории, а Володя Тихонов литературы в ГПТУ. Что касается Гуляева, он преподавал музыкальную грамоту в музыкальной школе.
У Андрея была жена Люся и крошечная дочурка Катюха, которая смешно коверкала слова и сразу же прекращала плакать, когда я брал ее на руки и начинал что-нибудь рассказывать.
Она с ходу запоминала стихи и, уморительно корча рожицу и растопырив руки, изображала, как ступа с бабою Ягой, идет-бредет сама собой. А посмотрев на лошадь, ткнула в нее пальчиком:
— Дядя Люра, какая большая собачка…
Я сел рядом на корточки и сказал:
— У собачки лапки мягкие? А здесь?
— В туфельках…— тут же резюмировала Катюха. — Только они грязные…
Но под конец мне все-таки удалось убедить Катюху, что такие большие собачки вовсе не собачки, а лошади, а потом Катюха дала кусок хлеба с солью лошади, и вообще она была абсолютно бесстрашна — эта крохотулька.
Володя смутился. И я понял его. Как-то не укладывался в голове привычный стереотип. Но в лагерях были разные люди, разные политики и разные уголовники. Были опальные подданные и такие, как майор Пугачев, которого так четко описал Варлам Шаламов. Были и настоящие политические. Но и они были разные, неодинаковые. Полковник Мохов обвинил все командование Советской Армии в том, что они не стратеги и полководцы, выигрывающие войну умом, а мясники, которые заваливали дороги немцам трупами своих солдат. Он имел 25-5 и 5. И сержант Мелахин, который перешел к немцам, прикинувшись «фольксдойчем», благодаря знанию немецкого языка, а угодливые — один насиловал и убивал, другой грабил на улицах, третий вскрывал кассы, а четвертый использовал доверие; и там тоже разные люди — один прошел Финскую и Отечественную, кончил в Берлине, врывался в рейхстаг, пришел из армии уже в 49-м году, 40-летним холостяком женился на молодой 23-летней хищнице и начал воровать, став завоптовой базой. Воровать что? Покупать ей украшения, меха, шубы. А когда его посадили, она срочно все распродала и улизнула. А другой всю войну в тылу в интендантстве воровал и попался из-за жадности. Разные люди.
Я закурил и спросил:
Андрей удивленно покачал головой.