Хадж во имя дьявола

Этот старик — ему было на вид далеко за семьдесят — чем-то напоминал расстрелянного дядю Мишу. Не обращая внимания ни на что, он ходил по кабинету и рассказывал мне о старинной иконе, что на стене, то вдруг переходил на мелочи из лагерной жизни, доказывая этим свою полную осведомленность. А потом вдруг внезапно спросил:

— Вы где устроились?

— Место есть, но я не могу прописаться. Во-первых, это близко от Москвы, во-вторых, мой паспорт — 38–39.

Я положил на стол паспорт. Он мельком взглянул на него и, продолжая ходить, кивнул головой:

— Оставьте его здесь. В случае чего, скажете, что утеряли. Сошлитесь на справку об освобождении. А этот — он ткнул в паспорт, — мы заменим и пропишем.

— Неужели это сейчас так просто?

Он остановился и тоненько засмеялся.

— Кто сказал просто? Но формула старая: паспорта выдают люди, и прописывают их тоже люди… А люди, как утверждал один древний мудрец, содержат в себе все человеческое…

— Екклезиаст, — вставил я, — только перефразированный.

— О, вы знаете Екклезиаста? — и он, как будто что-то вспомнив, остановился. — Ну конечно же, помню. Вы большой ценитель древних книг, любите Фому…

Он знал обо мне абсолютно все. Впрочем, это даже лучше, надежнее, когда делом занимается всезнающий старый мэтр. И я спросил:

— Не знаю, как вас по имени-отчеству…

— Сергей Иванович, — не моргнув глазом, ответил он. — Итак, в чем вопрос?

— Если человек сидит в лагере, ему осталось два года, а на него возбуждается новое дело, можно повлиять, чтобы это дело заглохло, затерялось?

— Нельзя, молодой человек, воскресить мертвых. Иначе я тут же воскресил бы нашего общего друга Михаила Михайловича. — И он снова зачастил: — Мир его праху, мир его праху, мир его праху… Это может только Иисус Христос. А мы же не Боги, а люди. — А потом быстро спросил: — Кто он, этот ваш протеже? — И тут же добавил: — Это стоит денег, и немалых.

— Деньги я найду, — ответил я.

Он встревоженно поднял голову:

— Уже наследили? Уже что-то успели? Я засмеялся.

— Это по наследству. Золотые монеты.

— Вы уверены, что это наследство? — переспросил он. — Золото принесите сюда. Я заплачу по черному курсу, из уважения, и познакомлю вас с одним адвокатом. Он может все.

Через неделю мне передали: Сергей Иванович сказал: отдыхайте. Самое главное, ни во что не вмешивайтесь. И вот вам адресок адвоката. (Этот человек поистине мягко стлал, давая не совет, а приказ.)

— И еще Сергей Иванович передал, что вскорости вас найдет.

Через день я позвонил адвокату, и он тут же принял меня.

12

Это был жирный, толстомясый тип с плотоядными губами. Большие, выпуклые глаза влажно блестели. Его кабинет походил на будуар высокооплачиваемой содержанки. Когда он что-нибудь хотел сказать, на толстой розовой физиономии появлялась блудливая двусмысленная улыбка, как будто он собирался произнести, или сделать что-то крайне непристойное. Потом он брал со стола какую-нибудь вещь, крутил ее в пухлых, маленьких ручках и только тогда начинал мурлыкать, хотя у него был звучный и громкий голос с очень яркими интонациями.

Через неделю я пришел в суд, где он защищал какого-то проворовавшегося магазинёра. Главное, что я заметил, обращались к нему с каким-то напряженным вниманием, как будто выслушивали речь посла.

Магазинёру же дали два года, хотя он явно тянул на все десять.

— Я интересовался вашим подзащитным. Ему можно помочь.

— В деле есть какие-то неясности? — спросил я.

Он скверно улыбнулся:

— Мне кажется, что вы — человек осведомленный. Что значит в наше время неясность? Или кто такие, например, адвокат или даже судья? Так, не более чем декорация или камуфляж. Конечно, и декорации имеют значение, но главное — кто режиссер. Есть такие режиссеры, которые могут любую, самую жуткую трагедию превратить в клоунаду…

— Любую? — переспросил я.

— Ну конечно же. Все зависит от режиссера. Например, вы и я совершили одно и то же преступление, но в вас, скажем, заинтересованы. В этом первом случае выдается звонок: «Что вы там мышиную возню вокруг этого дела затеяли? Это все не стоит выеденного яйца».

Адвокат положил на стол чеканную коробочку, которую он крутил в руках, и взял шар из мерцающего хрусталя.

— А вот вам другой пример: «Что вы там либеральничаете? Что разводите антимонию? Перед вами ярко выраженный случай цинизма, нигилизма», — и пошло, и поехало… В первом случае — общественное порицание, в крайнем варианте — что-нибудь условное, во втором — пять лет строгого.

— Но, если режиссер такого ранга, то деньги ему ни к чему, их у него мешками?

— Да, — заулыбался всем лицом адвокат. — Это если очень высокого ранга. Они сами-то, в общем, и не вмешиваются. За них работают всякие секретари, референты, друзья дома и даже любовники их жен.

— Каков же ранг режиссера в моем деле? — спросил я.

Он скромно потупился.

— Я еще не решил. Дело в том, что низы чрезвычайно прожорливы. Они спят и видят финскую мебель, автомобили, дачи…

— Ну и сколько все это будет стоить?