Хаджи

Он размышлял о них обоих. Фарука он всегда недолюбливал за слабость. Фарук — его старший брат, и будь у него сколько-нибудь смелости, он присвоил бы положение мухтара. Трусость Фарука при нападении на киббуц Шемеш довела Ибрагима до грани отвращения. Он чувствовал, что Фарук всегда злоупотреблял своим умением читать и писать, и подозревал, что брат обманывает его. Он поклялся, что будь у него сын, он отправит его в школу, и у Фарука больше не будет над ним той магической силы, которую дает ему грамотность.

Ибрагим подумал о том, что нет у него сына. С Агарью он потерпел неудачу: она дала ему двух дочерей. Она снова ждет ребенка, и как бы молва не пришпилила к нему навсегда постыдный титул. Он уже сказал Агари, что если она не даст ему сына, он с ней разведется.

Размышлял Ибрагим и о «победе» над евреями, которая там, внизу у кафе, день ото дня обрастала фантастическими подробностями. Его мужчины дрались как бабы. Он понимал, что выжить отсюда евреев они никогда не смогут. Но время шло, и рассказы о храбрости при нападении на Шемеш становились все более дикими. Чтобы показать свое презрение к евреям, мужчины каждый день, выйдя из кафе, взбирались на высокое место, чтобы обозревать еврейские поля, и делали несколько выстрелов с безопасного расстояния в несколько сот ярдов. Хотя было слишком далеко и никогда ни во что они не попадали, это добавляло горючего в дневные пересуды.

Ибрагим размышлял и пришел к выводу, что евреи таки добьются успеха в строительстве поселения Шемеш. Он разглядывал их в турецкий полевой бинокль, когда они готовились к работам на болоте. За неделю по новому периметру возведены каменные стены, поставлены высокие сторожевые вышки. Генератор не только давал энергию прожекторам, позволявшим им работать ночью, но и делал почти невозможным будущее нападение.

Там постоянно стоял шум строительства. Палаточный городок уступил место общественным зданиям из камня. У них была госпитальная палатка; он подсчитывал число евреев, заболевших малярией. Порой могла слечь половина из них. Их это не останавливало. Несколько раз прибывали группы других евреев, чтобы помочь в работе.

Еврейская земля — большей частью несколько тысяч дунамов болот и низин, жуткое место, населенное змеями, комарами и прочими гнусными тварями. Ибрагим не понимал, как там может что-нибудь расти. В основном они были заняты непонятным копанием двух больших каналов к тому месту, где территория имела уклон к берегу. Эти каналы они выкопали по обе стороны болота, а потом поставили на них запруды. К каналам вела сеть канав.

Другая часть еврейской земли представляла собой склон холма как раз напротив табской оливковой рощи и простиралась до их общей границы. Она была полна древних заброшенных террас того типа, что древние евреи строили тысячи лет назад. Они были миниатюрным подобием огромных террас в Баб-эль-Ваде и знаменитых библейских террас Иудеи. На полях было множество камней. Евреи собирали их и на тележке, запряженной быками, перевозили к основанию террасы. Оттуда они их брали вручную, как делали еврейские рабы при сооружении египетских пирамид. Они переносили их туда, где время, дожди, солнце, землетрясения и выветривание разрушили террасные стены. Реставрация принимала вид ступеней гигантской лестницы. Каждая ступень подпирала небольшой участок земли, где можно было посадить фруктовый сад, виноградную лозу и даже злаки. Новые стенки предотвратят смывание плодородной почвы и позволят использовать землю, пропадавшую бесполезно. В Табе тоже было террасирование, но добрая его часть десятки лет уже была разрушена и никогда как следует не восстанавливалась.

Евреи привезли странные деревья, и Ибрагим заставил Фарука подняться и сосчитать их. Фарук сказал, что их сотни, потом тысячи, и ум его воспарил — он говорил уже о миллионах, может быть, даже миллиардах.

— Что они думают делать с этими деревьями? Выпить болото? — пробормотал Ибрагим.

— Это то самое, что, по их словам, произошло в Изреельской Долине, — ответил Фарук. — Не могут же они изменить того, что повелел Аллах! Этого никогда не может быть. Они идиоты.

— Я слыхал на рынке в Рамле, — сказал Фарук, — что деревья привезли из Австралии и что они всегда хотят пить.

— Австралия? У них что, есть в Австралии дикари?

— Не знаю.

— Где это?

— Где-то за Индией. Так далеко на восток, как продолжается на восток земля, пока не становится западом.

— Этого мне не понять, — сказал Ибрагим. — Они в самом деле верят, что эти деревья станут здесь расти? Оглянись, Фарук, видишь ли ты в этой долине какие-нибудь деревья, кроме этого убогого дуба, который здесь живет лишь ради нашего святого покровителя?

— Нет, — согласился с братом Фарук.