Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

   По-иному выглядел и Лука. Он сбрил свою курчавую бороду, прикрыл черные кудри седым напудренным париком. На нем красовался синий расшитый серебром кафтан, короткие из палевого сукна штаны. Белые чулки обтягивали толстые ноги, обутые в тупорылые черные башмаки. Кондрат, встретив на улице Луку, ни за что не опознал бы в этом пестро одетом толстяке своего бывшего друга.

   Из немногих слов, сказанных при этой встрече, Хурделица понял, что торговые дела Луки пошли в гору и что это он выхлопотал Чухраю справные документы, по которым дед сейчас вольно проживает в Хаджибее возле своей Одарки. Узнал он, что Луку все величают теперь негоциантом и Лукой Спиридоновичем и что Семен служит в его коммерческом доме, который ведет торговлю солью и скотом.

   — Честные люди в моем деле потребны. Вот я и взял Семена. И тебе, если хочешь, место у меня найдется, — важно похлопал Лука Кондрата по плечу. Он сказал это с доброжелательной улыбкой, но Хурделице очень не понравились покровительственные нотки, которые звучали в его голосе.

   Он пригласил Кондрата к себе в гости, но когда Хурделица, в свою очередь, пригласил его приехать на Лебяжью заводь, чтобы отметить рождение ребенка, тот снисходительно улыбнулся и покачал головой. За него ответил Никола.

   — Лука Спиридонович ныне в большие люди вышел, — пояснил Аспориди. — У него каждый день столько важных гостей бывает, что ему не до тебя...

   Кондрата смутил такой ответ. Он покраснел и сказал Семену:

   — Видно, гусь свинье не товарищ... Тогда ты, Семен, ко мне с Одаркой приезжай.

   Чухрай вопросительно взглянул на хозяина.

   — Если вот Лука Спиридонович отпустят.

   Но Лука снова усмехнулся.

   — Тебе Никола уже сказывал, что у меня дело немалое. Оно помехи не любит. Семену в Таврию обоз с товаром везти... А ко мне заходи — угощу, гостинцев дам, — сказал он и, важно кивнув головой, поплыл к выходу.

   Чухрай только крякнул и потупился — его огорчил отказ хозяина. Кондрата тоже обидели слова Луки. Он хотел было броситься вслед за Лукой, догнать его, сказать ему тоже что-то обидное, но Аспориди крепко схватил его за рукав и удержал:

   — Не горячись, Кондрат, не стоит. Я же сказал тебе, что большой, боольшой человек стал Лука Спиридонович. Зачем обижать его? Еще пригодится. Ты, Кондрат, лучше сходи в гости к нему. Посмотри, как он живет. — В голосе Аспориди слышалась едва уловимая насмешка, и все его смуглое морщинистое лицо и большие черные глаза слегка улыбались.

   Кондрат понял, над кем смеется сейчас старый грек. Конечно, над раздувшимся от важности Лукой! Это как-то успокоило Кондрата. Стоит ли ему в самом деле гневаться на смешное чванство бывшего товарища? Ведь Лука вообще-то был неплохим человеком.

   — Ты, Никола, как и прежде, уговаривать мастер, — обернулся к нему Хурделица. — Ни в чем не изменился...

   Кондрат с Семеном пошли домой к Одарке, где Хурделицу ожидал новый сюрприз. В горенке он встретил Селима. Оказалось, что Зюзин сдержал свое слово и отправил ордынца в Хаджибей с первым попутным обозом.

   На другой день Кондрат с Чухраем сводили Селима на могилу Озен-башлы. Затем все трое отправились в греческий форштадт в гости к Луке.

   Хурделица удивился: сколько новых каменных и деревянных домов выросло на месте прежних убогих татарских юрт и землянок! Особняк, в котором жил негоциант Лука Спиридонович, был двухэтажным зданием, построенным из золотистого камня-ракушечника, с небольшим садиком и двориком, выложенным полированными плитами гранита.

   Одетый в ливрею юноша не пустил гостей в покои, а повел в людскую комнату, где обедали слуги. Через некоторое время сюда вышла одетая в дорогое господское платье немолодая полная смуглолицая женщина, в которой Кондрат признал жену Луки Янику.

   Она приветливо встретила гостей. На славу угостила их и подарила Хурделице новый темного сукна кафтан-венгерку, а Маринке — цветистые турецкие ткани на платье. Но сам Лука не вышел к гостям.

   Возвратился Кондрат Хурделица поздно, очень хмельной и очень грустный. Он испытывал горечь, смутно понимая, что деньги, богатство разрушили его хорошую дружбу с Лукой.

   Обо всем этом и пытался подробно поведать жене Кондрат. Но она, к великому огорчению мужа, плохо слушала его. Видимо, Маринка была озабочена другим, чем-то очень важным. Кондрат понял это лишь тогда, когда она вдруг торопливо выбежала из горенки, а Одарка бросилась вслед за ней.

   Роды Маринки прошли удивительно быстро.

   — Дуже здоровая у тебя жинка. Дуже! Уж я за свой век рожениц повидала, но таких, как она, редко встречала, — сказала Одарка, появившись в горенке, где с нетерпением ожидал ее Кондрат.

   Он бросился в комнатушку. На постели рядом с Маринкой он увидел спеленатого ребенка.

   — Сын? — спросил он.

   Маринка открыла счастливые глаза и прошептала, слабо улыбаясь:

   — Сынок...

   — Значит казак! — воскликнул Кондрат. Он поцеловал в бледные искусанные губы жену и, схватив висевшие над кроватью ружья, бросился на крыльцо.

   Тут он вместе с Селимом восторженно палил в декабрьское зимнее небо в честь рождения сына.

XXIII. ЗАМЫСЛЫ ЛУКИ