Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

   — Умен ты, Кондратко, не в меру. А что ежели и закрепостить их? Разве им от сего худо будет? Хлебом весь рынок одесский завалим. Да разве тут хлеб один! Для скота выпасы какие! А для птицы! Хочешь — домашнюю заводи, хочешь — дикую бей. Только успевай в город возить — гроши верные.

   Над камышами, всполошенная топотом коней, взвилась стайка уток. Суп с детства, как и Кондрат, был страстным охотником. Ведь оба они выросли здесь, на Лебяжьей!.. Суп остановил лошадь, спешился и, взяв карабин у одного из казаков, прицелился в летящую стаю. Выстрелил. Одна утка, перевернувшись несколько раз в воздухе, шлепнулась в камыши.

   — Гляди, метко стреляет хозяин, — самодовольно сказал Кондрату Григорий.

   Хурделица нахмурился. Видно, совсем обалдел от счастья Григорий, коли сам себя уже хозяином величает. И хотя Кондрату лучше бы промолчать, он не смог не осадить хвастуна.

   — Зря ты птицу сгубил. Без собаки ее не достать.

   — Достанем! И пес у нас есть. Вот! — Грицко указал на Селима. — Чем не пес ученый, татарская собака!

   — Ты его не тронь. Не обижай. Он побратим мой, — побледнел Кондрат.

   — Да разве крещенному басурман поганый может побратимом быть? Бунтуешь ты все, Кондратко! Я научу тебя, какое обращение надобно с татарвой иметь. — И он обернулся к Селиму. — Слушай, гололобый! Немедля скидай порты и — в воду! Чтоб с уткой ко мне вмиг обратно. Разумеешь? — Суп поднял плеть и шагнул к застывшему на месте Селиму.

   В узких раскосых глазах Селима не было страха. Его взор горел ненавистью.

   — Марш в воду, собака! — неистово рявкнул Суп.

   Кондрат хотел было остановить его руку, но плеть со свистом опустилась на голову татарина.

   — Еще хочешь? — крикнул Суп, но не успел замахнуться. Нагайка Хурделицы стеганула его по лицу.

   В тот же миг Селим бросился на своего обидчика. Раздался короткий вопль, переходящий в хрип. Кондрат оторвал ордынца от упавшего на землю Григория, но было поздно. Тот уже бился в смертельной агонии.

   Казаки схватили татарина, стали крутить ему руки, вязать ремнем, но Кондрат отбросил их от Селима, выбил из их рук оружие.

   — Вам, братцы, со мной не справиться. Побратима моего не троньте. Есаул ваш, — он показал на убитого, — сам повинен в беде своей. Или вы его дюже любите?

   — Какое! — покачал головой один из казаков. — Нам бы век его не знать. Въедлив он был да жаден. Но за его смерть с нас спросится. Вот и надобно нам его погубителя к начальству доставить. — Он кивнул головой в сторону Селима.

   — Отдай им меня, — сказал татарин, обращаясь к Кондрату. — Отдай! А то вся вина на тебя падет.

   Казаки с удивлением посмотрели на Селима.

   — Совестливый басурман, — проворчал один из них.

   — И такие бывают... — согласился его товарищ.

   Хурделица с укоризной взглянул на побратима.

   — Нет, Селим! Не отдам я тебя! У нас с тобой давным-давно одна доля.. Коли тебя в кандалы возьмут , то и до меня доберуться.. А вам, - он снова обратился к казакам, - допроса все равно не миновать. Так что говорите правду.

   Завтра я вам и карабины отдам - езжайте в Вознесенск. И его возьмите, - показал он на убитого. - А сегодня у меня, на Лебяжьем, переночуйте. Еще успеете начальству на нас донести...

   Казаки согласились. Они привязали труп есаула к его храпящей лошади и двинулись вслед за Кондратом и селимом к усадьбе

   Маринка, выслушав страшный рассказ, прижала Иванка к груди.

   — Ой, не судьба, не судьба нам, Кондратушка жить спокойно в родном краю. То ордынские набеги, то власть панская...

   И сразу же стала собирать, укладывать вещи.

   В полночь семья Хурделицы вместе с Селимом навсегда покинула родной дом.

   Они выехали из усадьбы на тех же самых двух возках, что семь лет назад доставили их сюда. Маринка долго крепилась, но когда дорога пошла вдоль Лебяжьей заводи и лунная тропинка засеребрилась меж камышей, она не выдержала. Припав к плечу мужа, глухо зарыдала.

XXXV. НОВЫЕ ТРЕВОГИ

При въезде в Одессу возки были остановлены у полосатого шлагбаума. К Хурделице подошел казак и потребовал документы.

   Раньше таких проверок не было. Кондрат удивился, но казак пояснил:

   — Уже год, как проверочные кордоны у заставы учинены. Ну кажи письменный вид или вертай обратно.

   Кондрат вынужден был протянуть казаку свой паспорт. Тот передал его вышедшему из сторожки важному пожилому чиновнику в очках. Он медленно прочитал паспорт, потом, подняв очки, оглядел Хурделицу и проворчал:

   — Молдаванешты... Много вас сюда едет, — и отдав вид, велел казаку пропустить возки.

   Обрадованный благополучным исходом проверки, Кондрат тронул лошадей. Но казак, ткнув пальцем в Селима, сказал чиновнику:

   — А у этого проверяли, ваше благородие?

   Чиновник велел снова остановить возки и грозно уставился на Селима:

   — Кто таков?

   — Это мой слуга. Татарин, — пояснил, стараясь говорить с молдаванским акце нтом, Кондрат.

   — По роже вижу, что татарин. А паспорт где? Беспаспортный?!

   — Не успели выписать ему еще, ваше благородие.

   — Не успели?! Ну вот, когда выпишут, тогда и пропущу. Ты езжай, а слуга твой, нехристь басурманский, пущай подождет. — Чиновник повернулся и засеменил к сторожке.

   — Как быть, братец? — спросил Кондрат у казака.