Хаджибей: роман-трилогия

Но вдруг это тихое спокойствие неожиданно закончилось в Трикратном. Да и не только в Трикратном. Всю огромную Российскую империю, уже покрытую снегом, всколыхнуло неожиданное известие. В Таганроге умер царь-император Александр Первый. Он умер 19 ноября. И весть о его смерти быстро распространилась по империи. В Трикратное она долетела через десять дней.[174] И хотя Сдаржинские только по слухам знали о существовании в России тайного революционного общества, Виктор Петрович и Наталья Дмитриевна поняли, что они на пороге важных политических событий.

Ведь еще недавно Раенко уверял, что Александр Первый будет последним царем в России… Неужели на престол умершего деспота сядет новый? Еще худший? Кто-либо из его братьев?

А затем в половине декабря докатилось до Трикратного новое удручающее сообщение: в ближайшем городке — Вознесенске — гарнизон присягнул старшему брату царя — Константину.

И снова наступила тишина. Может быть, никакого революционного общества и нет. Может, все разговоры на эту тему только бред разгоряченных умов? И как бы подкрепляя эти сомнения, докатилась новая весть.

Константин отказался от престола в пользу своего брата Николая. Войска снова давали присягу, теперь уже новому императору.

И лишь под самый, что называется, новый год, огромную империю оглушила молва: в Петербурге на Сенатской площади 14 декабря восстали войска, не желавшие присягать Николаю.

Лишь применив картечь, некоронованный царь Николай кровью утвердил свою власть. В тюрьмы и казематы брошены сотни восставших. Назывались фамилии известных всей стране генералов и офицеров, героев многих битв.

И, как заключительный аккорд этого оглушающего грома, новая волна слухов облетела страну: восстал на Украине Черниговский полк. Мятежные солдаты под командованием Сергея Муравьева-Апостола двинулись на Петербург.

Не прошло и недели после этого известия, как вечером Виктор Петрович и Натали, сидя в жарко натопленной гостиной, услышали в хриплом завывании вьюги звон колокольчика, стук копыт по оледенелой земле и скрип полозьев.

Затем в гостиной появился розовощекий с ледяшками на усах молоденький ротмистр гусарского полка. Он поприветствовал хозяев и, очевидно, желая сразу произвести самое благоприятное впечатление, заявил, что пожаловал аз самого пекла битвы, что отпущен на отдых к своим родителям, проживающим недалеко от Вознесенска, за большие заслуги в ратном деле.

— Так в каком же пекле вы изволили побывать? — перебил его, переглянувшись с Натали, Виктор Петрович.

— Мятежных черниговцев третьего дня рубил. Их около деревни Трилесы сначала из засады картечью встретили. А потом мой эскадрон окружил их расстроенные ряды и пошла потеха! Я лично зарубил троих! Ох, какой ныне холод… Чуть не замерз в санях, подъезжая к имению вашему. Хорошо бы стаканчик рома с морозца…

Виктор Петрович гневно глянул на розовощекое лицо ротмистра.

— Пунша не будет! — сказал он, отчеканивая слова с холодным бешенством. — Предоставить ночлега я также вам не могу! У моей жены мигрень… — Он встретился глазами с Натали и, прочитав в них одобрение, добавил: — Посему вынужден просить вас незамедлительно покинуть мой дом, а также пределы Трикратного.

— Но позвольте… В такую вьюгу, — пробормотал, растерявшись, офицер. — Это бесчеловечно… — и осекся. Грозный взгляд Сдаржинского предупредил, что просить бесполезно. Круто повернувшись, ротмистр, не поклонившись, вышел из гостиной.

Когда через несколько минут за окнами заскрипели полозья и снова зазвенел колокольчик, Виктор Петрович спросил жену:

— Ты не осуждаешь меня, Натали, за такую жестокость? Я не мог иначе.

— Я поступила бы точно так, — сказала Натали и поцеловала мужа.

В тот же вечер Сдаржинский пригласил в свой кабинет Кондрата и Иванко. Виктор Петрович подробно рассказал им все, что узнал о последних событиях. И о разгроме восстания в Петербурге, и о гибели славных черниговцев. Затем, взяв кувшин красного, как кровь, вина, он наполнил стоящие на столе три объемистых кубка.

— Выпьем, друзья, за вечную славу героев вольности. Да погибнут недруги их!

Гости и хозяин пригубили кубки.

Когда вино было выпито, Кондрат смахнул рукавом покатившуюся по щеке слезу.

— Эх, Виктор Петрович… Нам с тобою быть там следовало б. А мы? Виноваты кругом. А ты всех более… Сам в сторону отошел и меня, казака, за собой сманил. Верно говорю?

— Верно. Вина на мне.

Кровь

Разгром восстания в Петербурге и на Украине глухой болью отозвался в сердцах тех, кто связывал свои надежды с освобождением России.

Сдаржинские, Кондрат и Иванко долгое время находились под впечатлением этих событий, были подавлены ими. Виктор Петрович забросил на время хозяйственные дела. И, право, кому, для чего нужны все эти преобразования, выращивание лесов, постройки запруд, водоемов, когда в стране по-прежнему процветают рабство, бесправие и произвол?