Хаджибей: роман-трилогия

Кондрат вскочил на ноги и больно ударился головой о низкий свод каземата. При ярком свете фонаря он увидел словно вырезанные из дерева крупные черты лица ефрейтора Ивана Громова. Еле передвигая затекшие ноги, Кондрат вылез из своего каменного гроба и с наслаждением распрямил тело. Только уловив запах копченой свинины, он ощутил голод и вмиг расправился с ломтем сала и краюхой ржаного хлеба, которые молча протянул ему Громов.

Покончив с едой, Хурделица поблагодарил ефрейтора.

— Спасибо, братец, теперь мне в этом гробу легче будет. — И, показав на раскрытый каземат, спросил: — А мне не пора снова сюда заходить на отсидку?

— Нет, ваше благородие, заходить сюда уже не надобно. Другой путь вам Василий Федорович уготовил, — сказал загадочно ефрейтор.

— Какой другой, братец? Не пойму, — удивился Кондрат.

— Вот сейчас Василий Федорович придут, сами расскажут. Все и поймете, — невозмутимо ответил Громов и добавил сочувственно: — Лишнее слово дело портит. Вы, ваше благородие, отдыхайте, силушки набирайтесь, а то дорога вам припадает дальняя, лихая.

Кондрат хорошо знал, что ефрейтор умеет молчать — от него больше ничего не добьешься. Поэтому Громова он больше не расспрашивал, а последовал его совету: присел на корточки у порога каземата, прислонясь спиной к стене.

Однако «отдыхал» он так недолго. Вскоре в темном коридоре бастиона зазвучали тяжелые шаги, а потом из мрака вынырнуло два человека. Когда они приблизились, Кондрат увидел Зюзина с солдатом, который, тяжело дыша, тащил какой-то длинный тяжелый мешок, обмотанный холстиной.

— Клади! — коротко приказал офицер.

И солдат положил мешок на каменный пол бастиона.

План Зюзина

Зюзин крепко обнял Хурделицу и отвел в сторону.

— Слушай, друг мой бесценный! Тебе, конечно, ведомо, что за беда нависла над тобой? — спросил он тихо, скрывая волнение.

— За беглых, что отпустил… А мог ли я иначе, Василий? — стал пояснять Кондрат, но Зюзин прервал его:

— Я все, все, Кондратушка, знаю… Даже то, как ты сгоряча на допросе Бельмяшеву признался. Уже он и приказ отдал — тебя завтра в кандалы заковать и в Елизаветград с конвоем отправить на суд тайной экспедиции. А что это значит, ты разумеешь: поругание чести твоей да мука лютая — Сибирь.

— Я надежду имею, что Иван Васильевич Гудович или светлейший заступятся за меня. Ведь они-то меня знают…

Чином жаловали, — выразил свою тайную надежду Хурделица.

— Эх, Кондрат, Кондрат! Ты, гляжу, ровно дитя малое. Нашел на кого надеяться! Да Иван Васильевич Гудович переведен далеко отсюда — Анапу у турка сейчас воюет. Ему не до тебя… А светлейший в Петербурге все еще викторию за взятие Измаила с царицей празднует. Балы дает… Челобитная твоя туда и не дойдет. Впрочем, даже если бы Гудович и Потемкин вот тут сейчас были, вряд ли они тебя из беды вызволили. Они и сами за то, что ты, брат, учинил, карают люто!

Хурделица нахмурился.

— Что ж ты мне на Туреччину иль к ляхам тикать прикажешь? На чужбину бежать я не согласный. Сибирь каторжная мне и то краше, — гневным взглядом ожег он Василия.

— Я отечеству моему не изменник и изменников ненавижу! Не будь ты друг мне, я бы с тебя сейчас за такие слова сатисфакцию потребовал, — вспылил Зюзин.

— Прости! — воскликнул Кондрат.

— Ладно, прощаю, — сразу отошел Зюзин. — А ты впредь и думать не моги об этом. Я тебя от лютости пришел спасать и спасу. Вот глянь сюда, и поймешь. — Василий подошел к мешку и стянул с него холстину.

Кондрат вздрогнул. Перед ним лежал труп атлетически сложенного рослого мужчины. Лицо его представляло собой сплошное кровавое месиво. Русые с проседью волосы свидетельствовали, что убитый был человеком среднего возраста, а его крытый черным сукном тулуп, бархатный синий кафтан, такого же цвета широкие шаровары, заправленные в добротные сапоги, свидетельствовали, что принадлежал он к торговым, зажиточным людям.

Как бы отвечая на вопрошающий взгляд Кондрата, Василий вынул из кармана сложенную вдвое синюю гербовую бумагу и сказал:

— Из этого пашпорта, выданного канцелярией самого светлейшего, явствует, что убитый родился в 1757 году от Рождества Христова. Зовут его Дмитрий. Он Дмитриев сын, по фамилии Мунтяну. Молдавский негоциант из Ясс, принявший русское подданство. Занимается барышничеством. Бери сию бумагу, — протянул Зюзин паспорт Кондрату. — В нем — воля твоя.

Удивленный Хурделица машинально взял бумагу и, прочитав ее, хотел снова отдать Зюзину, но тот не принял.

— Не понимаешь?

— Ничего не понимаю! — признался Кондрат.