Хафиз и султан

Али сделал несколько шагов и спросил у подавальщика, где умыться можно. Тот показал. Али отошел подальше, в темноту и сунул два пальца в рот. Затем он умылся, говоря про себя: «О Аллах, какие муки я терплю ради этой высокомерной девчонки». Али вернулся к столу, чувствуя значительное облегчение. Он все еще был пьян, язык по-прежнему заплетался, но в голове прояснилось.

– Все в порядке? – участливо спросил Фарух.

– Да-да, не беспокойтесь, весь день ничего не ел, вино в голову ударило.

– Давайте выпьем, – повторил Фарух, – и я вам расскажу.

Али держал чашу у рта столько же времени, сколько и собеседник, чтобы курьер не заметил, но сделал всего лишь два глотка, и поставил на стол.

– Удивительное совпадение, – повторил Фарух. – Так я в Марагу тоже путь держу, – Фарух хотел что-то еще сказать, но запнулся и, видимо, передумал. – А вы его обвинять будете или защищать?

– Защищать, конечно, Шамс ад-Дин ведь вазир Табриза. Мы считаем, что обвинение в заговоре не соответствует действительности. Он же отец города, уважаемый человек, в почтенном возрасте. Стал бы он устраивать заговоры, если хорезмшах оставил его при должности. Как вы считаете, уважаемый?

– Не моего это ума дело, – ответил Фарух. – Мое дело отвезти корреспонденцию. У меня нет причин думать об этом. Когда Шамс ад-Дин был в полном порядке, разве ему было дело до меня?

– Я вижу, что вы разумный человек, – заметил Али. – Возразить нечего. Мне, откровенно говоря, до него тоже дела нет, я по долгу службу вынужден так говорить. А вы другое дело, вы вольны считать так, как вам вздумается. Давайте выпьем за вас.

– Может быть, подождем курицу? – спросил Фарух, запинаясь. Чувствовалось, что он тоже изрядно захмелел.

– Пора бы уже ее принести, что-то долго они ее готовят, может, нам петуха подсунули. – Сказал Али. – А вот, кстати несут.

Повар принес румяную курицу и водрузил ее перед ними.

– Все равно сначала надо выпить, – сказал Али. Пользуясь темнотой, он наполнил чашу Фаруха и сделал вид, что наполняет свою, хотя в ней еще было вино. Подержал чашу у рта, сделав два маленьких глотка, поставил на стол. Взялся за курицу, обжигая руки, разделил ее на две части, одну положил перед курьером, вторую взял себе и стал есть.

– Вкусно, – сказал он.

– Первый раз с таким удовольствием ем за счет казны, – довольно произнес курьер. Али, вспомнил о Йасмин, оторвал ножку и завернул в кусок лаваша.

– На завтрак, – объяснил он, заметив взгляд Фаруха, – рано выйду, завтрака ждать не буду.

Али вновь стал разливать вино. После сурового испытания, которому он себя подверг, он вполне контролировал ситуацию, но все равно был пьян изрядно. Курьер с сомнением смотрел на то, как сотрапезник наполняет чашу. В голове у него шумело, и он понимал: пить больше не следовало бы. Но не мог отказаться от дарового угощения, неловко, понимаешь, есть курицу и в то же время воротить нос от вина. К тому же не хотел обижать этого радушного человека отказом. Тем более что все вокруг, несмотря на приближающийся пост, а может, именно поэтому, пили вино. Или это был протест зароастрийцев против навязанной арабами религии? Ведь не так уж много времени прошло с тех пор, каких-нибудь пятьсот лет. Подавальщик то и дело сновал между столами с кувшинчиками. Поэтому курьер продолжал пить, полагая, что сможет вовремя остановиться. Лишь спросил, указывая на кувшин:

– Там… много еще осталось?

Али поднял кувшин, поболтал.

– Нет, самая малость, но я закажу еще.

– Нет- нет, – испуганно сказал курьер. – Ни в коем случае.

– Ну, как знаете.

Вовремя остановиться курьеру не удалось, вернее, остановиться пришлось невольно. Рука, поддерживающая подбородок, поползла в сторону, и он как-то обмяк за столом, голова с глухим стуком опустилась на стол.

Али подозвал подавальщика, рассчитался.

– Из какого он номера? – спросил Али.

– А я знаю? – неопределенно ответил подавальщик, с удивлением глядя на спящего курьера. – У коридорного спроси. Вот ведь набрался.

Али с помощью подавальщика приподнял курьера, влез ему под руку и повел его в помещение. Фарух вдруг затянул негромкую песню, Али разобрал следующие слова: «Вершины гор зимой побелеют, покрывшись снегом, а лица влюбленных в разлуке пожелтеют от тоски».

– Какая у тебя комната? – спросил Али, не надеясь услышать ответ.

– Двадцать три, – неожиданно ответил курьер.

– Ключ есть?

Вместо ответа Фарух проговорил: «Приходи, моя красавица, моя судьба в твоих руках». Али похлопал по его бокам и нащупал ключ. Найдя его комнату, он прислонил курьера к стене, отпер дверь, втащил его и уложил на тюфяк. Фарух обмяк и захрапел. Али огляделся. Кожаная курьерская сумка стояла в углу. Али расстегнул пряжку ремня и извлек из нее несколько свитков бумаги. Подойдя к окну, под ярким лунным светом, стал рассматривать их. Разглядев на одной хорезмийскую печать, он сунул ее в рукав, остальные положил обратно, закрыл сумку и вышел из комнаты. Подойдя к своей двери, он осторожно постучал.