Хайдеггер: германский мастер и его время

Как рассказывает Эттингер, в те немногие часы, которые Ханна в мае 1952 года (когда приехала в Германию во второй раз) провела наедине с Хайдеггером, она снова подпала под чары своего философа, обсуждавшего с ней некоторые пассажи из лекции «Что значит мыслить?». Ханна писала Блюхеру: «[В такие мгновения я] совершенно уверена в его (Хайдеггера. – Т. Б.) фундаментальной порядочности, в его вновь и вновь потрясающей меня доверчивости (назвать это по-другому я вряд ли сумею), в полной незначимости, когда он рядом со мной, всех тех вещей, которые в иное время, возможно, легко выдвигаются на первый план, в его подлинной беспомощности и беззащитности. Пока у него сохраняется работоспособность, никакой опасности нет; я боюсь только все чаще повторяющихся депрессий. Я сейчас пытаюсь их как-то предотвратить. Может быть, он об этом вспомнит, когда меня уже здесь не будет».

Ханна видела себя в роли ангела-хранителя, оберегающего «лучшего» Хайдеггера. Она хотела помочь ему, поддержать его работоспособность, и Генрих Блюхер укреплял ее в этом намерении: ««Что значит мыслить?» – великий вопрос к Богу. Помоги же ему в этом вопрошании».

Но Ханна Арендт не просто помогала Хайдеггеру в вопрошании, она также – в философском плане – отвечала ему.

Когда в 1960 году вышло в свет немецкое издание ее главного философского труда «Vita activa», она послала Хайдеггеру экземпляр книги; в сопроводительном письме говорилось, что эта работа не могла бы возникнуть – далее я цитирую по монографии Эттингер – «без того, чему я в молодости научилась от тебя… Она происходит непосредственно из первых марбургских дней и во всех отношениях обязана тебе почти всем».

На отдельном листке, который она так и не вложила в письмо (и который потом обнаружила Эттингер), Ханна написала: «De Vita activa. / Посвящения в этой книге нет. / Да и как я посмела бы посвятить ее тебе – / столь близкому мне человеку, / которому я хранила / и не хранила верность, / но то и другое с любовью?»

В чем же Ханна Арендт, как философ, сохранила «верность» своему учителю?

Она вместе с Хайдеггером по-революционному порвала все связи с философской традицией и потом всегда твердо придерживалась той точки зрения, что первичное отношение человека к миру является не познавательно-теоретическим, а озабоченно-деятельным и что такого рода деяние представляет собой открывающее событие, событие истины. Для Хайдеггера, как и для Ханны Арендт, «открытое» – то, что Хайдеггер называл просветом, – было внутренним решением и свершением (τέλος) присутствия. Но Хайдеггер, в отличие от Ханны Арендт, отличал такую открытость (Offenheit) от публичности (Offentlichkeit). Хайдеггер в «Бытии и времени» объяснял, что «Публичность замутняет все и выдает так скрытое за известное и каждому доступное» (127). В публичности присутствие, как правило, подпадает под влияние обезличенных людей (Man): «Каждый оказывается другой и никто он сам» (128). Как известно, публичности Хайдеггер противопоставлял подлинность.