Хаим-да-Марья. Кровавая карусель

— Сколько у нас искренних честных людей, готовых бороться за правду каждый на своем месте, — отзываясь на какие-то свои мысли, сказал Короленко.

— И сколько по-настоящему ярких талантов, которым проклятые порядки не дают расцвести! Ведь в какой-нибудь Франции или Швейцарии такой человек, как Винавер, заседал бы в парламенте, — заметил один из провожатых.

— А ведь знаете, Владимир Галактионович, что меня больше всего поражает? — спросил другой адвокат. — Полная неспособность государственных мужей мыслить по-государственному. О Сипягине говорили, что он туп и бездарен и ему следовало бы быть уездным предводителем дворянства, а не управлять империей, но вот Плеве слывет за умного человека. Так зачем ему эти ограничения? Рано или поздно все равно придется их отменить, почему же не сделать это самим, сверху, не восстанавливая против себя все общество? Но власти как огня боятся любой уступки, полагая, что этим покажут свою слабость. А ведь именно тупое упрямство говорит об их слабости. Вы, конечно, знаете последнее заявление государя о злополучном еврейском вопросе? «Я не враг евреев, но если мы предоставим им равные права, они приобретут слишком большое влияние». Почему же слишком большое, если права будут равные? И как он не понимает, что подобными заявлениями оскорбляет свой собственный народ, выставляя его неспособным на равных конкурировать с инородцами.

— Ну, в этом нет ничего удивительного, — отозвался Владимир Галактионович. — Ощущение собственной неполноценности — отличительная черта юдофобов, в том числе и венценосных. При этом собственную неполноценность они склонны приписывать всему народу, от чьего имени якобы выступают. Кто-то из видных англичан очень просто объяснил, почему в Великобритании антисемитизм не может пустить глубоких корней: мы, говорит, не считаем, что евреи умнее и предприимчивее нас.

У гостиницы Короленко сердечно распрощался с адвокатами, а когда вошел в вестибюль, к нему тотчас подскочил коридорный.

— Таки есть для вас новость, господин Короленко! Провалиться мне на этом месте, если не так. Господин Ашешов каждые пять минут спрашивает о вас. Боится, что вы ляжете спать, и он не сможет с вами поговорить. Я таки говорю: «Что вы волнуетесь? Я понял и все передам!» А он говорит: «Ты забудешь!» Как вам это нравится? Мне платят деньги, чтобы я все помнил, так чтобы я забыл! Разве я похож на тех, кому даром платят деньги? Что вы на это скажете?

Не заходя к себе, Владимир Галактионович направился в номер к Ашешову.

— Не знаю, Николай Петрович, зачем я вам так срочно иона-добился, но раз вы не спите и поджидаете меня, задам вам один вопрос, — войдя и поздоровавшись, сказал Короленко. — Вы, вероятно, встречались здесь с присяжным поверенным Кенигшацем. Адвокаты отзываются о нем очень неодобрительно, и мне хотелось бы знать ваше мнение: что он собой представляет?

— Так из-за этого самого Кенигшаца я и боялся вас проворонить! — воскликнул Ашешов. — Он мне проходу не дает: требует непременно вас к нему привести.

— Но я думал завтра уезжать, поезд уходит утром, — с сомнением ответил Короленко. — Для подцензурного очерка у меня материала выше головы.

— Он как раз и боится, что вы уедете, не встретившись с ним.

— А вы полагаете, есть смысл задержаться?

— Не полагаю, а убежден, — решительно проговорил Ашешов. — Вопрос лишь в том, можете ли вы провести в Кишиневе еще один день. Это личность во многих отношениях примечательная, но говорить о нем я вам ничего не буду, лучше убедитесь сами.

ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ВСТАВКА

Перевод с английского[4]

Частным образом и конфиденциально

Виндмилл Хилл

Лондон

Хемстэд

20 мая 1903 года

Его Превосходительству фон Плеве,

Министру Внутренних Дел в С.-Петербурге

Ваше Превосходительство.