Хакер

Лобстер, всё ещё не веря в счастливый исход, стал торопливо запихивать свои вещи в рюкзак. Его трясло, будто к нему подключили ток.

В просторной горнице было накурено. Огромный стол, перекрывающий собой почти всё пространство комнаты, был уставлен бутылками и закусками. Раскрасневшийся, распаренный Егор сидел во главе стола. На нём был дорогой махровый халат, Лобстер и Никотиныч расположились по обе стороны от Егора. Влажные волосы прилипли ко лбам, лица блестели и были по-младенчески розовыми. Оба были завёрнуты в белые простыни и чем-то походили на римских патрициев из фильма «Калигула». Баня у Егора была, конечно, хороша. Горячая парилка, каменка, вся пропитавшаяся хлебным квасным духом, просторная комната для мытья и массажа, большой предбанник, отделанный смоляно пахнущим деревом, но Лобстера всё это, как говорится, не прикалывало — он не мог долго переносить жару и парился из вежливости, всё время выскакивая в предбанник охладиться. Зато Никотиныч с Егором провели в бане часа полтора. То один, то другой вспоминали что-нибудь забавное из молодости, рассказывали наперебой, хохотали, хлопали друг друга по спинам берёзовыми вениками. Лобстер, однако, видел, что Никотиныч робеет: поддакивает, смотрит Егору в рот, ловя каждое его слово, каждый жест, и боится сказать лишнее — не дай бог прогневать! Ещё бы! Два часа назад на него по приказу друга детства ствол наставляли и под рёбра кулаками лупили! «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!» Егоровских «быков» ни в баню, ни к столу не допустили. Вот, наверное, обидно-то им — то с пистолетами игрались, людей по полям гоняя, а теперь эти люди с хозяином за одним столом сидят, а им приходится на кухне, в закутке… Светка внесла в горницу блюдо с поросёнком, поставила на край стола.

— Ну, под горяченькое! — сказал Егор и стал разливать водку по рюмкам.

Чокнулись, выпили. Лобстер водку не пил, а только делал вид. Помочит губы — поставит на стол.

— Да, парень, насчёт папаши — это ты хорошо придумал! — весело сказал Егор. — Башку с собой таскать! Ну вот, скажите мне, строчите вы на своих машинках, в «игрушки» играете, по Интернетам лазаете, ну так это ж всё там не на самом деле, а вот чтобы дело реальное, мужское — «построить» кого-нибудь, бабки выбить, по рогам дать?

Лобстер неопределённо пожал плечами.

— А, вот она, хилость городская, — махнул рукой Егор. — А мы, знаешь, всех здесь держим, — он крепко сжал кулак, — и город, и область, и в Москве у нас тоже уже свои смотрящие сидят. Люди сами бегут: защитите от беспредельщиков, кричат, житья от них нет. Вот мы и наводим порядок. А ты думал — как? Санитары леса! — Егор рассмеялся. — Хочешь, иди ко мне бухгалтером, а то мой недавно «боты двинул», будешь на своей машинке цифры щёлкать, бабки небольшие на первое время положу, а потом развернёшься. Девку тебе найдём из наших, чистенькую, как вот этот поросёнок, не то что ваши, городские, траханые. — Он пододвинул к себе блюдо, взял большой нож, вилку, стал резать поросёнка на куски. — Давай-давай, иди, в обиде не будешь.

— Так ведь подумать надо, — сказал Лобстер тихо.

— Э-э, чего там думать. Ты когда-нибудь столько бабок видел? — Егор потянулся к стулу, на котором висела его одежда, полез в карман пиджака, достал большой кожаный «лапоть» — бумажник, вытащил из него пачку долларов, потряс ими в воздухе, небрежно бросил на стол. Купюры рассыпались веером. — Вот, я столько каждый день в руках держу, а то и больше. Понял?

Лобстер послушно кивнул. Никотиныч поднялся из-за стола, пошатываясь, направился к двери.

— Я щас!

Лобстер проследил за ним взглядом. Следом за Никотинычем из горницы вышла Светка.

— Вот ты скажи — как тебя там? — тебе чё, двенадцать лет — на машинке стучать? У меня пацан в эти бирюльки играет.

— Так это у меня работа такая. Есть же люди — программисты, без которых ни один компьютер работать бы не стал, — начал терпеливо объяснять Лобстер, в другое время он бы уже сорвался, наорал: что за тупость — таких простых вещей не понимать!

Никотиныч стоял на крыльце и курил. За его спиной скрипнула дверь, он обернулся. Светка смотрела на него исподлобья, не моргая, щёки пунцово горели.

— Что, Сергей Дмитрич, убежали, значит?

— Почему убежал? Вот же я — здесь, — сказал Никотиныч, смущаясь.

— Вы здесь, потому что Егор завернул, а если б не он… — Светка замолчала. — За ключ — спасибо. А записку я порвала. Вы чего же, испугались, что женить на себе буду?

— Я уже своё отбоялся. Дочь взрослая, скоро внуки пойдут. То, что в записке написано было, — правда. Работа у нас с Олегом срочная.

— Так и не нравлюсь я вам совсем? — неожиданно спросила Светка.

— Да как же — не нравишься? — смутился Никотиныч. — Как раз — наоборот! Мучился я, хотел тебе в окошко стукнуть, предупредить, а этот всё торопит — давай-давай. Фанат. За работу Родину продаст.

— Вы всё шутите! — Светка рассмеялась.