Хакер

Лобстер задумайся. А ведь верхней фаланги мизинца у Гоши на правой руке действительно не было. Значит, тот, кто писал это письмо, его знал или, по крайней мере, видел. Лобстер взглянул на адрес отправителя. Да, адрес был Гошин. Ну так все эти хакерские штучки он знал — ты думаешь, что отправил корреспонденцию на Фурманный, а на самом деле она в Антарктиду к пингвинам ушла, потому что ящик взломан — есть такая программка, которая любое «мыло» переадресует анонимному получателю. Ладно, с этим дерьмом он ещё разберётся!

«Вымок я до нитки, да ещё акулы своими плавниками пятки щекочут. Щекотки этой я на дух не переношу! А у самого берега тяпнул меня за ногу электрический скат. Тыщ шесть вольт дал, не меньше! Лежу я, значит, в воде и думаю, руки-ноги не шевелятся, язык не ворочается, дышать не могу. Как же мне теперь гуантанамских девочек утешать? Тут пацаны местные прибежали, схватили меня за шнурки, на берег вытащили и кричат по-басурманскн: „Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца“. Тятя на плантациях сахарного тростника спину гнул, зато мамаша дома оказалась. Знойная такая дамочка. Она мне искусственное дыхание по полной программе сделала! Я такое только в „Империи страсти“ видал. Ну вот, зашевелились мои члены, ожил я, значит. Она меня и спрашивает: как зовут тебя, иноземец? А я никак вспомнить не могу: то ли Ромуальд, то ли Бонифаций. На всякий случай оба имени назвал. Ладно, говорит, Ромуальд Бонифациевич, будешь вместе со мной рыбу ловить. И стали мы с туземкой в Атлантическом океане рыбу ловить. День ловим, другой ловим. Только толку от этого чуть — имени своего я вспомнить не могу.

А на третий день вышли в море, смотрю, моя посудина вдоль побережья кандыбает. Побитая вся, будто её господа золотыми гильотинками порубали. Мужики меня увидали и кричат: „Эй, парень, ты наш, советский?“ А я им кричу: „Ваш, конечно, советский!“ — „Ну, тогда полезай на борт!“ Влез я на борт и говорю: „Вы хоть скажите, как меня зовут?“ А они только плечам пожимают. „Мы и свои-то имена забыли, а ты с нас чужое требуешь“. Оказывается, господа с гильотинками всю команду за борт побросали. Пацанов, так же, как и меня, электрические скаты попортили, так что стала наша команда безымянной. И что самое страшное — разучились мы с тех пор читать и писать, будто и вовсе в школу не ходили. Ей-богу, не вру. „Б“ от „М“ отличить не мог. Так и пришли мы в беспамятстве в Питер.