Хэ пожала плечами в ответ, помолчала, потом заговорила быстро-быстро, будто боясь, что он её прервёт и не даст сказать самое важное.
— Кем я была там? Никем. Впервые отец продал меня в девять лет. Так было принято у нас на юге. Если нечем кормить, то продай детей — и с плеч долой. Потом меня продали ещё раз и ещё. Гоша вывез меня, как игрушку. Куклу, которую можно кормить, выгуливать, как собачку, наряжать — делать что угодно. Она не знает языка и ни слова не скажет поперёк своему господину. А потом, когда надоест, её можно выкинуть в мусорное ведро и завести другую. С этой поездки в Китай и начались все его неприятности. Они узнали, что я пересекла границу нелегально. Было это десять лет назад, мне тогда было семнадцать. Гошу, конечно, вызвали, и я очень боялась, что меня выдворят из страны. По китайским законам меня осудили бы на очень большой срок. Но меня не выгнали, более того, когда Гоша не знал, как от меня избавиться, я ушла сама, потому что к этому времени уже работала в «восточном» отделе. Гражданство дали как политической беженке. Потом мне ничего не стоило завербовать Гошу, потому что я знала все его слабости. Он был мягкий, как глина, и за душой у него не было ничего, кроме его морских сказок. Я всегда знаю ту точку во времени, когда человек будет слабым и не окажет никакого сопротивления. У тебя тоже была такая точка. Впрочем, это неинтересно. — Хэ замолчала.
— У меня просто не было выхода. Я спасал свою шкуру.
— Выход есть всегда, просто ты не знал, куда деться и как себя повести в этой ситуации. Я подсказала тебе, подтолкнула, а Никотиныч поплёлся за тобой, потому что не мог остаться один — у вас есть дело.
Лобстер вздрогнул, внимательно посмотрел на китаянку. Неужели она знает? Неужели они отследили их «деревенский» выход в банковскую сеть? Не может быть! Как опытный хакер, он «шёл» в сети не по прямой, а сначала влез на терминал одной фирмы, где два года назад ставил софты. Взлом должен был пойти оттуда.
— Какое ещё дело? — спросил он, прекрасно зная, что, если они на крючке, китаянка соврёт.
— Ну как же! Вы сладкая парочка! — пошутила Хэ. — Ты быстро ломаешь, он быстро чинит. А если серьёзно — вы просто дополняете друг друга. Он, как бывший учёный, подходит к любому делу взвешенно, рассматривает проблему со всех сторон. А ты, как настоящий хакер, нагло вламываешься в систему и смываешься. Ты — генератор идей, он — аналитик. Вот и всё! Мы разрабатывали вас каждого по отдельности, а потом вы вдруг оказались вместе. Убить двух зайцев, так?
«Нет, не знает», — уверенно подумал Лобстер.
— Да, вот что, до сих пор тебя охраняли негласно. Теперь эти, — Хэ ткнула пальцем в монитор, — должны увидеть, что ты под усиленной охраной. Мы раскроем им карты, но не все. Ладно, мне пора.
— Хэ, останься, — попросил Лобстер, краснея. Ему показалось, что китаянка посмотрела на него с презрением.
— Ты этого действительно хочешь?
— Да. — Лобстер почувствовал, что сейчас сгорит от стыда. Впервые предлагал он женщине старше его по возрасту остаться. Обычно всё было намного проще. Интернетовские девицы понимали всё без слов, Миранда не в счёт — она улетела! — Я хочу этого с того момента, когда ты попросила Никотиныча выключить свет. Как фотовспышка. Я увидел твоё лицо на мгновение, а запомнил навсегда.
— О боже, вы, русские, — большие романтики, — рассмеялась Хэ. — Просто в тебе играет мужская сила.
— Может, оно и так. У меня всегда легко получалось с женщинами, но теперь…
Хэ не дала ему договорить, стремительно поднялась, приложила указательный палец к его губам. Он опустил глаза и увидел её яркий острый ноготь, похожий на узкий желобок.
— Неужели ты не боишься меня, Лобстер? — шёпотом спросила Хэ. — Ведь это я в одно мгновение круто изменила твою жизнь.
— Ты с самого начала была откровенна со мной. А это подкупает. Но если честно — боюсь… Может, в этом и состоит кайф? Любовь и страх идут рядом, — тоже шёпотом сказал Лобстер.
— Ты умный. Помнишь, что я тогда сказала?
— Выключите свет. Квартира находится под наблюдением.
— Пожалуйста, выключи свет. Квартира находится под наблюдением, — повторила Хэ.
Лобстер вдавил кнопку настольной лампы, привлёк к себе Хэ…
Они любили друг друга так бешено, так страстно, будто находились под действием «винта», когда три дня меряются за один, не хочется ни спать, ни есть, тобой овладевает дикая, необузданная похоть: ещё немного — и придётся стравливать пар из ушей, энергия прёт, и возникает желание если не поиметь весь мир, то хотя бы сделать что-нибудь хорошее.
Лобстер устало откинулся на подушку и только сейчас почувствовал, что спину саднит: Хэ расцарапала её своими острыми, похожими на желобки, ногтями.
— Ты хороший, Лобстер. Ты не Гоша, — неожиданно сказала Хэ. — Он был жестокий. Садист. А ты — нежный, как ребёнок.
— Хватит меня сравнивать! — сердито произнёс Лобстер. Ему не понравилось сравнение с ребёнком — ещё одна матушка нашлась!
— Хорошо, не буду. — Хэ провела рукой по его груди. — Если хочешь — ничего больше не будет.