Учительница, к Сережкиному сожалению, приходила обязательно. И если сначала при его пропаже она думала, что, может, он заболел, что, может, лежит с температурой, то уже через неделю таких прогулов просто шла на перемене в библиотеку и молча отводила мальчика за руку в класс. Следующим утром он сбегал снова.
Если бы библиотекарша была постарше, да еще со специальным образованием, она непременно подсказала бы Сереже, что надо читать, в каком порядке. Однако библиотекарша была слишком юной, чтобы что-то советовать, а мальчишка великолепно обходился без таких советов. Он читал все подряд – и ладно еще, в библиотеке была в основном классика, да чуть-чуть современной литературы. Была и приличная фантастика – Беляев, Азимов, Саймак, Булычев, даже несколько книжек Стругацких затесались, подарок от кого-то сиротам…
Еще одно обстоятельство, примирявшее Сережку с детдомом, – «увольнительные». Каждое воскресенье мальчик ездил домой – к тете Маше. Она специально договорилась об этом с педагогами, и оставляла им деньги для Сережки – на дорогу.
Он никогда не приезжал к тете с пустыми руками. Каждое воскресное утро в детдоме давали праздничный десерт – пирожное, или сладкую булочку с изюмом, или грушу… Сережа привозил этот десерт тете. Она неизменно сердилась и отчитывала его: у нее в доме много еды! Потом они делили десерт пополам и съедали. Сережка мог иногда покапризничать, сказать, что невкусно. Хотя вообще-то он ел практически все – кормить такого мальчишку было одно удовольствие. Для тети Маши десерт от Сережи всегда был очень, очень вкусным. Даже если мальчик приносил приторно сладкое пирожное, которое она очень не любила и никогда сама не покупала, она все равно съедала свою половинку, подбирала и отправляла в рот крошки, и говорила:
– Спасибо, мой хороший! Чудо, как вкусно…
Тетя Маша понимала, что такие подарки ей от мальчика – единственное, чем он может ее отблагодарить.
Когда она бывала в городе, в гостях у дочери и рассказывала ей про Сережку, дочка порой хохотала до слез и говорила:
– Мама, ты его любишь больше, чем меня. Больше, чем своих родных внуков…
Но друг на друга за такие слова мама и дочь никогда не обижались. Потому что хорошо понимали, что родные их дети – внуки – они ухоженные, накормленные, согретые. У них есть мама и папа, дяди и тети, бабушки, дедушка… А у Сережки, кроме тети Маши, никого нет. И, собственно говоря, никогда не было.
Глава 16: Ректор института
Ректор сидел за своим столом мрачный и злой.
Просторный кабинет был выдержан в современном стиле: мало мебели, много света, полка с научными трудами хозяина, полка с подаренными книгами, полки с бесчисленными кубками и призами институту… На большом столе – идеальная чистота. Пара красивых папочек в углу, модерновый письменный набор, в скромной рамочке – фотография жены и детей. На боковом столике – навороченный компьютер…
Мягко зазвонил внутренний телефон. Ректор злобно зыркнул на него, но трубку взял.
– К вам главбух, – почти неслышно прошелестел референт.
Ректор скривился и молча швырнул трубку.
В дверь осторожно постучали, и в кабинет нерешительно вошел молодой мужчина в строгом костюме, модной рубашке с непременным красивым галстуком, дорогих башмаках. Не доходя метров трех до стола ректора, главбух остановился.
– Ну? – мрачно буркнул ректор, не глядя на посетителя.
– Министерство перечислило на счет нашего института 87 миллионов 26 тысяч 243 рубля 18 с половиной копеек, – доложил, нервно сглотнув, главбух.
– И что? – поднял глаза ректор. – Есть заявки моей кафедры, перечисляй…
– Э-э-э, – замялся главбух.
– Их утвердили на совете, как первоочередные, – отрубил ректор. – Чего еще надо?
– Нет-нет, я не об этом, – поспешно сказал главбух. – Только… Просто… Видите ли, – он опять сглотнул. – Это какое-то странное перечисление. Может быть, по ошибке?
– По ошибке? – насторожился ректор. – Не трогай эти деньги. Иди, звони в министерство и выясняй – кому, сколько, на что. Не забудь сказать, что наш совет утвердил первоочередные заявки…
Глава 17: Ректор университета
Ректор сидел в мягком кресле за низеньким чайным столиком. Этот седовласый, с буйной шевелюрой мужчина лет шестидесяти, элегантно одетый, все равно больше походил на фермера, чем на профессора и академика, кем являлся на самом деле. Прихлебывая из огромной кружки обжигающий черный кофе, ректор листал докторскую диссертацию своего ученика.