Халява для лоха

К дому на Ташкентской психолог приехал в четверть седьмого. Поднимаясь в лифте на пятый этаж, посмотрел на свое отражение в зерка­ле. И с изумлением увидел себя самого восьмилетней давности: подбородок поднят, в глазах – азарт и сознание собственной значимости. Вся надежда сейчас только на него, потому как даже такой мэтр психиатрии, как профессор Федулов, в этом случае оказался бессилен.

Нажимая кнопку дверного замка, Михаил Иосифович услышал торопливые шаги на лест­нице. Поднимались двое. Один в форме капитана милиции, другой – в штатском.

– О! Мы тоже в пятнадцатую! – весело доложил Гольдбергу штатский. – А вы, вероятно, врач?

– Не в полной мере… Я психолог.

– Это здорово! – воскликнул штатский и протянул Гольдбергу руку, собираясь представиться. Но тут дверь приоткрылась, и звонкий голос спросил:

– Господин Гольдберг?

– Да, но я не один. Тут еще милиция.

– Милиция? – изумилась обладательница девичьего голоса, и на площадку высунулась крошечная голова в седых буклях. Через мгновение морщинистое, словно провисевшее зиму на ветке яблоко лицо озарилось догадкой: —А-а, вероятно, кто-то из вас майор Таврин?

Игорь Владимирович на манер гусара щелкнул каблуками, тряхнув седой шевелюрой.

– Сержант предупредил о вашем визите, – деловито сообщила старушка. – Меня зовут Станислава Феоктистовна. Милости прошу! Башмаки можете не снимать – такого количества мужских тапочек у меня точно нет.

Дойдя до закрытой двери в комнату, старушка остановилась и, церемонно наклонив голову, сказала:

– Прошу вас, милостивые государи, задержаться тут буквально на одну секунду. Я предупрежу молодых людей о вашем визите.

– Молодых людей? – изумился Гольдберг. – Так их несколько? Здесь находится частный приют для потерявших память?

– Да нет, – помотал головой Таврин. – Там, наверное, доктор, который ее нашел.

В этот момент дверь распахнулась, и Станислава Феоктистовна, прижавшись прямой сухонькой спиной к косяку, сделала приглашающий жест:

– Прошу.

– Да, это она, – шепнул Старшинову на ухо Таврин. – Ольга Уфимцева.

Стоявший в метре от них Гольдберг пристально смотрел на девушку. И вдруг рванулся вперед:

– Оля! Оленька? Вы меня узнаете?

Психолог протянул девушке руку, но она испуганно отпрянула.

– Ну хорошо, хорошо, извини, – отступил на шаг Гольдберг. – Но ты посмотри на меня внимательно. Вспомни: рекламное агентство «Атлант»…

Оля с недоумением смотрела на Гольдберга, словно силясь его понять.

– Знаете что? – взяла ситуацию в свои руки хозяйка. – Мы все сейчас пойдем пить чай. Мы с детонькой… Ой, что это я… Теперь, я так понимаю, мы знаем, как зовут нашу красавицу? То, что она Оля, известно доподлинно? – Станислава Феоктистовна посмотрела сначала на Таврина, потом на Гольдберга. Оба утвердительно кивнули. – Так вот, мы с Оленькой таких картофельных пирожков с солеными рыжиками нажарили – пальчики оближете. Обещаем: когда вы, игнорируя салфетки и хорошие манеры, станете этим постыдным делом заниматься, мы сделаем вид, что ничего не замечаем!

Озорно подмигнув сидящей на диване девушке, старушка отправилась на кухню. Следом за ней потянулись остальные.

Пирожки и впрямь удались на славу. Съев каждый штук по пять и запив деликатес горячим душистым чаем, мужчины расслабились и повеселели. А одной из прибауток, которыми щедро сыпала гостеприимная хозяйка, улыбнулся даже капитан Старшинов, который был благодарен Таврину за то, что тот взял его с собой, не оставил один на один с горестными мыслями.

– Оля. – Михаил Иосифович осторожно дотронулся до пальцев девушки. Руку она на сей раз не отдернула. – Я врач. Меня попросил вас навестить профессор Федулов, Велимир Константинович. Его привозил к вам Геннадий.

Ольга посмотрела на Геннадия и, снова повернувшись к Гольдбергу, едва заметно кивнула.

– Нам нужно поговорить. Просто побеседовать. Если вы не хотите оставаться со мной наедине, мы можем пригласить с собой в гостиную Станиславу Феоктистовну или Геннадия.

Девушка молча поднялась и пошла в комнату, Гольдберг отправился следом.

Он появился спустя час. И первым делом обратился к хозяйке:

– Станислава Феоктистовна, идите сейчас к ней. А мы тут в мужском кругу кое-что об-судим.

Дождавшись, когда дверь в гостиную с легким скрипом закрылась, Михаил Иосифович начал говорить:

– Случай очень непростой. Она действительно ничего не помнит. Уточню: у нее нет четких воспоминаний. Поскольку из коллег тут только Геннадий, постараюсь обойтись без терминов. Я ввел ее в транс, но это почти ничего не дало. На мгновение возникают чьи-то лица. Лица людей, имена которых она не помнит… Несколько раз всплывало какое-то большое здание с темными стеклами. Она сказала, с темными – видимо, тонированными. И это пока все. Я не стал ее сейчас мучить. Завтра приеду утром и проведу с ней весь день. Повторяю: случай трудный, но, думаю, не безнадежный.

– Станислава Феоктистовна рассказывала, – вспомнил Геннадий, – как Оля смотрела телевизор, а там передача про тюрьму шла. И она вдруг заплакала. Но объяснить, что ее расстроило или напугало, не смогла.