Халид его пленница

– Шестнадцать лет назад. Я бы… Я ведь тоже была бы мертва, да? Плевать на возраст. Если бы не спряталась в шкафу, если бы мне не дали шанс сбежать… Я помню твой кинжал, Хал. Помню как он блестел от света и…

– Шестнадцать лет?

Я не понимаю, почему голос мужчины звучит вдруг… Так расслабленно, словно я сообщила ему, что пошутила. Да, не его же семью тронули, не ему прилетело.

Но всё равно…

Разве ему плевать, что я пострадала тогда? Что он лишил меня всего?

Нет. Сомневаюсь. Халид может быть жестким и жестоким, но не столько. Но понять не получается, уловить идею. Только отстраняюсь от мужчины, встречаясь с бездной в его глазах.

И улыбкой на лице.

– Хорошо, что кинжал, Ада. Очень хорошо, теперь я вспоминаю, кто такие Терещенко. И то, что шестнадцать лет назад, просто прекрасно. Думаю, пора тебе узнать ещё одну мою тайну.

Глава 36. Халид

– Халид, ты… Чтобы заплатить мою цену, голова должна быть отдельно от тела. Сам организуешь или мне позволишь? 

Ада бравадится, храбрится. Набирает полные легкие воздуха, чтобы и дальше спорить. Но при этом кажется такой хрупкой сейчас. Всего немного надавить и она сломается.

В этот раз наверняка.

Только я крепче сжимаю в своих руках и думаю, что перегрызу глотку тому, кто постарается на неё надавить. Причинить боль, обидеть. Она – моя женщина.

И пусть статус Аду не устраивает и нужно что-то придумывать другое, но это самый откровенный статус. Моя женщина – не просто девка, невеста, жена. Всех их можно поменять, отослать. Свою женщину хочется оберегать, свергать ради неё страны. 

Ада ошиблась, очень сильно. Если бы я был помощником Цербера, а не сам занимал эту роль – ради Ады я принес бы его голову. Не сразу, не в тот же день.

Но приди она ко мне сегодня, мать моего сына, моя женщина. Та, что прочно засела в мозгах и сердце, в печенках, блядь. Приди и попроси жизнь Цербера – я бы ему голыми руками свернул шею. 

– Организую. Но ты сама назвала свою цену, - дергаю её кудряшки, закручиваю кончики, которые едва мокрые от слез. – Я её принял. Сделка, Ада, и никак иначе. 

– Я не… Не понимаю. 

– Ничего, поймешь. В другой ситуации тебе бы пришлось просто смириться. Потому что даже знай, что убил твоих родных – я бы не смог тебя отпустить. Я пиздец какой мудак, Ада. И не дал бы тебе уйти. Это даже забавно. 

– Что тебя смешит в моей истории?

– В моей истории, колючка. Была одна фраза, мне её часто повторяли. Что размякнуть из-за девки – последнее дело. 

– И что забавного?

– В том, что этот человек потом и умер из-за девки. Девчонки, на самом деле. И сейчас бы… Будь он жив, я бы лично прикончил и бросил его бошку тебе под ноги. 

– Зачем? Ты… Ты говоришь, что хорошо, что шестнадцать лет назад. И Терещенко, но не… Ты не объясняешь. 

– Спроси меня, Ада. Спроси, кто так говорил. 

– И кто?

– Цербер.

Он был прав. Размякнуть из-за девки – пиздец какая ситуация. Потому что сейчас прижимаю к себе девушку, стаскиваю её бедер край простыни, чтобы держать было лучше.

И предаю собственную историю. Тайну, которую должен был хранить и оберегать. Главное оружие против меня, моей империи. Ада ведь даже имя не удержала в тайне, я уверен.

А всё равно не наказал. 

Начинаю понимать, что её не наказывать, а оберегать нужно. Хер с ним, пусть лучше будет дерзкой и сильной, пусть выводит своей броней и защитой. Но не так… Плачет она, а мне будто яйца режут. 

– У тебя раздвоение личности или что?

– Ты ведь умная, колючка, подумай. Я давал клятву не трепаться об этом. И слово давал. 

– Ты… У тебя странные принципы о «не трепаться». Что ты от меня хочешь? Ты… Ты хочешь сказать, что не Цербер? Зачем тогда сказал мне об этом? Никто бы не стал лгать о подобном.  

– Не стал бы, если жизнь дорога. 

– Жизнь ты любишь, Халид. Даже если постоянно пытаешься с ней расстаться. Но… Хорошо. Цербер говорил, не ты. То есть, был кто-то другой? Кто носил это имя?

– Умница.

Оставляю короткий поцелуй на её коже, разворачиваю лицом к себе. Ада в очередной раз доказывает, что не просто красивая. И такие срывы, истерики… Это не её часть, не то что вшито в ДНК.

Она умная, собранная. Быстро анализирует, приходит к нужному выводу, стоит дать ей правильную информацию. И смотрит на меня с такой гребанной надеждой, что меня пробирает. 

– Цербер это статус? – она поднимается, перекидывая через меня ногу. Упирается ладонями в плечи, будто оживает. Азартнее, собраннее больше, чем за всё время в моём доме. – Должность, которая передаётся после смерти? Логично, да. Человека можно убить, а Цербера – нет. 

– Именно. 

– Поэтому он так давно существует и прогибает город. В девяностые многих убивали, но он оставался. Не потому, что выживал. Просто его заменял кто-то другой. Так? 

– Так. Моя умная девочка, - глажу её щеку, наслаждаюсь медью в глазах. Разгорающимся костром, в который могу войти добровольно. – В девяностые Цербера пытались убрать многие. 

– А чем дольше он выживал, тем сильнее пугал остальных. Несокрушимостью, бессмертием. И что после предательства, даже если наверняка убрать, всё равно возвращался. И мстил. 

– И мстил. За последние лет тридцать Цербер сменился всего два раза.